Осколки чести
Шрифт:
— Я не уверена, что понимаю вас.
— Да. Похоже, гнев делает вас сильнее, а не слабее, как меня. Хотел бы я знать, как вам это удается.
Вот еще один из этих его странных комплиментов. Как на них реагировать?
Она умолкла и уставилась на свои ботинки, затем устремила взгляд на возвышавшиеся впереди горы, на небо — куда угодно, только бы не на его непроницаемое лицо. Поэтому она первая заметила в небе реактивный след, высвеченный лучами клонящегося к закату солнца.
— Эй, там катер! Часом, не вас разыскивают?
— Наверняка.
— Разве вы не хотите попробовать привлечь их внимание?
— Нет. — В ответ на ее вопросительный взгляд он повернул руку ладонью вверх. — И мои лучшие друзья, и самые смертельные враги носят одну и ту же форму. Я предпочел бы оповестить о моем присутствии лишь определенных людей.
Они могли расслышать удаляющийся рев двигателей — катер умчался на запад, скрывшись за поросшей темно-зеленым лесом горой.
— Похоже, они направляются к складу, — прокомментировал Форкосиган. — Это усложняет дело. — Он сжал губы. — Интересно, зачем они вернулись? Возможно, Готтиан нашел мой пакет с секретными приказами?
— Ну, ему ведь должны достаться все ваши бумаги.
— Да, но я обычно прячу свои документы: не хочу оповещать кого попало о своих делах с Советом Министров. Сомневаюсь, чтобы Корабик Готтиан мог отыскать то, что ускользнуло от Раднова. Раднов — толковый шпион.
— Раднов — высокий широкоплечий тип с узким, будто лезвие топора, лицом?
— Нет, это описание больше подходит сержанту Ботари. Где вы его видели?
— В лесу над ущельем. Это он тогда стрелял в Дюбауэра.
— О, вот как? — глаза Форкосигана вспыхнули, и он по-волчьи ухмыльнулся. — Это многое объясняет.
— Не для меня, — напомнила Корделия.
— Сержант Ботари — очень странный человек. Мне пришлось довольно строго наказать его месяц назад.
— Настолько строго, что он мог стать участником заговора Раднова?
— Готов поспорить, что Раднов так и подумал. Не уверен, что смогу объяснить вам, что за тип этот Ботари. Этого никто не понимает. Он отличный солдат, в рукопашной ему нет равных. Меня он на дух не переносит, как выразились бы вы, бетанцы. Ему нравится меня ненавидеть. Видимо, это льстит его самолюбию.
— Мог он выстрелить вам в спину?
— Никогда. Врезать по физиономии — пожалуйста. По правде говоря, именно за это он и был наказан в тот раз. — Форкосиган задумчиво потер подбородок. — Но вооружить его до зубов и оставить у себя за спиной в бою можно не колеблясь.
— Похоже, он просто форменный псих.
— Знаете, многие люди говорят то же самое. Но мне он нравится.
— И вы еще говорите, будто это мы, бетанцы, устраиваем из жизни цирк!
Форкосиган пожал плечами, немало позабавленный последней репликой.
— Ну, всегда полезно потренироваться с кем-то, кто не боится сделать тебе больно. Пережить очередную схватку с Ботари на ринге — это значит снова почувствовать остроту жизни. Хотя я все же предпочитаю, чтобы эта сторона наших
Корделия поглядела на Дюбауэра, безучастно стоявшего рядом с ней.
— Боюсь, что не могу разделить ваш энтузиазм. Он чуть не убил меня.
— Я и не утверждаю, что он гигант мысли или оплот нравственности. Он — очень сложная личность с крайне небогатым диапазоном выражения чувств, и в жизни ему пришлось нелегко. Но на свой извращенный лад он весьма достойный человек.
Почти незаметно земля у них под ногами пошла на подъем — они уже приблизились к подножию горы. Перемена была отмечена постепенным наступлением растительности: редкий лесок подпитывался множеством маленьких ручейков из тайных источников горы. Родники били на южном склоне, огибая подножие пыльного зеленого пика высотой километра в полтора, круто вздымающегося над более пологим основанием горы.
Волоча за собой спотыкающегося Дюбауэра, Корделия в тысячный раз мысленно проклинала выбор оружия барраярцев. Когда мичман упал, рассадив себе лоб, ее горечь и раздражение вырвались наружу.
— Ну какого черта вы не желаете пользоваться цивилизованным оружием? Я бы скорее доверила нейробластер шимпанзе, чем барраярцу. Вам бы только палить, головорезы безмозглые. — Очухавшийся Дюбауэр сел, Корделия вытерла ему кровь грязным платком и присела рядом с ним.
Форкосиган неловко опустился на землю напротив них, осторожно вытянув перед собой больную ногу, выражая таким образом молчаливое согласие с идеей устроить привал. Он взглянул в ее напряженное, несчастное лицо и решил ответить на риторический вопрос со всей серьезностью.
— Я испытываю неприязнь к парализаторам: в подобных ситуациях они часто оказываются бесполезны, — задумчиво произнес он. — Любой, не задумываясь, бросается под его выстрел, так что если противников много, вас в конце концов обезоружат. Я видел, как люди погибали из-за того, что полагались на парализатор, хотя вполне могли бы остаться в живых, будь у них при себе нейробластер или плазмотрон. Нейробластер обладает реальной властью.
— Зато можно не колебаться, применяя парализатор, — многозначительно заметила Корделия. — Ошибка вполне поправима.
— А что, вы бы колебались, применяя бластер?
— Да. Я вообще вряд ли взяла б его в руки.
— А, вот как.
Меж тем ее одолело любопытство:
— А каким образом им удалось убить того человека из парализатора?
— Не из парализатора. Его обезоружили и забили ногами до смерти.
— Ох. — желудок Корделии сжался. — Надеюсь, он… он не был вашим другом.
— Представьте себе, был. И он разделял ваше отношение к оружию. Мягкотелость. — Он нахмурился, глядя вдаль.