Осколки ледяной души
Шрифт:
— В криминале?! Вероника?! — Степан похолодел, это был новый, очень неприятный и очень опасный поворот в таком простом, казалось бы, деле. — Как это? С кем конкретно она водит дружбу? Господи! Вот у нее мотивов может оказаться предостаточно! Видели бы вы ее! Это такая… Такая штучка…
— Мотивов для чего? — Шурочка вытаращила на него угольные глазищи и часто задышала. — Что вы от меня скрываете?! Что происходит вообще?!
Друзья переглянулись и очень быстро и кратко поведали ей о том, как и на каких условиях очутилась Татьяна Верещагина в доме у Степана. Ну, а поскольку у той нашлись еще вопросы, пришлось поведать и историю их удивительного знакомства.
— Нет,
Шурочка знала, о чем говорила. Не то чтобы она ревновала своего Генку к Верочке, но…
На первых порах, когда небосклон их супружества еще не омрачало грядущее ненастье супружеских измен и пьянства, она несколько раз ловила на себе его какой-то странный, будто оценивающий взгляд. И даже не оценивающий, а сопоставляющий. Будто стоят они в этот самый момент рядом: маленькая пухленькая Верочка и она. А Генка смотрит, анализирует и сравнивает. И понимала Шурочка, что вне конкуренции в сравнении с той, а все-таки бесилась. Молча, про себя, не показывая вида, упаси господь так опускаться, но бесилась.
— Представляете, что вы на себя навлекли, Степа?! — Шитина ошарашенно моргала, переводя взгляд с Кирилла на него и обратно. — Где она сейчас, эта ваша дама сердца?
— На даче, — поспешили друзья с ответом.
— На даче?.. — прошептала она потрясенной вскочила с дивана, взбрыкнув длинными ножищами. — Одна?! На даче?! За городом! Вы с ума сошли!
— Почему? — Кирилл подлил себе кофе из турки и преувеличенно спокойно проговорил, пожав плечами:
— Кому она нужна? Кто станет ее искать, да еще на даче? Кому может быть об этом известно?
— Тому, кто мог за ней следить. — Шитина забегала по их тесной комнатке, задевая коленками за столы и не замечая, что снова зацепила колготки, шустрой струйкой тут же стрельнувшие под подол юбки. — Вам не могла прийти в голову такая простая мысль, что за ней могли следить?! А вот мне пришла!
— Почему? — спросил Степан, имея в виду слежку, а не что-то еще.
— Потому что я женщина! — поняла его по-своему Шитина, продолжая метаться. — И я знаю, что такое женская ревность! Если выбросить из головы всю эту белиберду с украденной компьютерной программой, то можно предположить, что Татьяной всерьез интересуется Вероника. А если она ею интересовалась и продолжает интересоваться в той связи, в которой я подозреваю, то она непременно установила за ней слежку. Не сама, конечно, она станет следить. А заставит, попросит, наймет, в конце концов, кого-нибудь. И если за вашей Татьяной следили, то.., лучшего времени и места, чем на даче и сейчас, не найти. Едем! Немедленно! Пока еще вас обоих не обвинили в чем-нибудь страшном, тьфу, тьфу, тьфу…
Господи! А ведь Александра могла оказаться права. Степан похолодел.
Они слишком увлеклись тем, что неизвестному было нужно что-то в квартире Верещагиной. И совсем упустили из виду, что тому могла быть нужна сама Татьяна. В век высоких технологий опускаться до такой прозы, как банальная ревность не совсем умной женщины? Ну, это почти неприлично, знаете…
Они чертили, рисовали, перечеркивали и медленно продвигались к мысли о том, что все крутится вокруг Верещагина. Вокруг него, может, так оно и есть, только совсем не в том направлении.
Без лишних слов они бросились, обгоняя друг друга, из офиса. Кто-то из рабочих пытался что-то
Бегом, быстрее, пока не случилось беды. А ведь могла случиться, господи! Почему было не подумать еще и об этом?! Ну почему?! Тут еще Кирюха так некстати оставил ее там одну. Не смог он с ней рядом, видите ли! А кто может-то?! Ему, что ли, легко?!
Степан гнал машину, не разбирая дороги и указателей. Шурочка только испуганно ойкала и закатывала глаза, вцепившись сзади в его подголовник. Кирилл насупленно молчал и время от времени виновато косился на друга.
Степан молчал. Ему было так страшно, что, произнеси он хоть слово, тут же бы выдал себя. А страх его, хоть и молчаливый, оказался очень заразительным. Он осязаемо носился по машине. Плескался в черных бездонных глазах Шурочки, выдергивал из груди Кирилла горестный вздох и заставлял Степана забывать об осторожности, все прибавляя и прибавляя скорость.
Это ведь не Степан гнал сейчас, забыв о стрелке спидометра, будто и не было ее вовсе и не дрожала она сейчас на критической отметке. Это страх гнал. Гнал их всех туда, где, по предположениям умненькой Шурочки, могла произойти беда.
Глава 11
— Степа! Ну Степа же! Ну перестаньте же! Ну нельзя же так!
Шурочка смотрела на него дикими, запавшими от ужаса глазищами, гладила его по голове и говорила, и говорила без конца одно и то же. Наверное, она и сама не понимала, что говорит. Молчать просто боялась. Будто это могло хоть что-то изменить.
Он зажмурился, в сотый раз по счету вспомнив, как ворвались они в незапертый дом. Как бегали по первому этажу, разыскивая Татьяну, и как громко выкрикивали вразнобой ее имя. И как столпились вдруг все вместе у ступенек, ведущих на второй этаж. Остановились и замерли, страшась смотреть друг на друга и еще больше страшась подниматься.
Он пошел наверх. Шурочка с Кириллом остались. Она вдруг, не в силах стоять, опустилась и отчетливо всхлипнула. Степан не стал оглядываться и говорить ей что-то в утешение. Он шел наверх.
Как же тяжел был для него каждый шаг! Кто бы мог подумать, что преодолеть пару лестничных пролетов окажется так трудно…
Еще не доходя до двери в свою спальню, он знал, что случилась беда. Она была там, за этой приоткрытой, раскачивающейся от легкого сквозняка дверью, и была такой же осязаемой, как и его гадкий липкий страх.
Шурочка сказала ему потом, что орал он очень громко и очень ужасно. Повторяла и повторяла, тиская рукав его пиджака ледяными пальцами:
— Степа, вы так орали! Так ужасно орали, что я подумала, будто бы она умерла! Но она же жива, Степа! Она же жива! Вам и доктор сказал, что жива! И что жизни ее ничто не угрожает! Ну нельзя же так, Степа! Все будет хорошо! Ну перестаньте же!
Что именно он должен был перестать, он не понимал. Он просто ей не верил. Не верил, что все будет хорошо. Тупо смотрел на Шурочку. Бездумно моргал, давясь чем-то удушающе противным, и не верил. И еще не хотел уходить из больницы, куда отвезла неотложка Татьяну. Уже и врач к нему выходил, пытаясь уговорить или усовестить, Степан и его тоже не понял. И медсестра выпархивала из ординаторской, шурша накрахмаленным халатиком. Тоже щебетала канарейкой. Стреляла в поникшего Кирилла игривыми глазищами и щебетала об отсутствии опасности и о том, что больной очень повезло. Он не верил. Не верил и не понимал, как это ей могло повезти. Чушь несусветная! Ей разбили голову. Оставили умирать в луже крови. Беспомощную, бледную, в луже крови…