Осколки любимого сердца
Шрифт:
Я спрыгнула с перил и направилась к дому Ильинских.
— Почему же вы сказали, что история Саши — это очень печальная история? Ведь все кончилось так хорошо! Она встретила прекрасного парня, они полюбили друг друга, и все, можно сказать, было прекрасно — конечно, до того момента, как ее убили.
Алла, в которую я выстрелила этим вопросом сразу же, как только переступила порог, от неожиданности отступила на шаг и пробормотала:
— Откуда вы об этом знаете?
— Долго объяснять, да и вообще не важно! Пожалуйста, ответьте — почему? Ведь с этим парнем, ну,
— Нет, — покачала головой Алла. — Все, напротив, закончилось очень и очень печально… Илью Андреевича посадили на два года — депутат нажал на все рычаги, чтобы наказать того, кто искалечил его сына. Мужчина и сейчас отбывает срок в колонии, его не отпустили оттуда даже на похороны дочери — знаете, такое иногда позволяют… А Влад… Он тоже подвел Сашу. Его любовь оказалась слишком быстротечной и легко угасающей — такое случается с молодыми людьми, избалованными женским вниманием, а этот юноша все-таки был очень красив. Может быть, сыграло свою роль и еще одно обстоятельство, а именно то, что девушка была несовершеннолетней. Ведь Влад — далеко не мальчик, ему, как здоровому мужчине, нужны были совсем другие отношения. В конце концов…
— Что в конце концов?
— В конце концов парню надоело относиться к девочке, как к красивой игрушке. Слов нет, этот человек помог ей выкарабкаться из глубокой, сложнейшей депрессии, залечить рану, которая могла бы не зажить у нее до конца жизни. Но, «вылечив» Сашу, он нанес ей другой удар, ничуть не менее болезненный…
— Он… он что, тоже?..
— Нет. Он предложил ей остаться просто друзьями. И женился.
Этого ответа можно было ожидать — и все-таки я удивилась.
— Женился? На ком же?
— На довольно состоятельной даме, как у нас говорят — «медиамагнатше». Ей принадлежит телеканал, несколько газет и рекламных изданий. А Влад — он очень перспективный, известный, по-настоящему талантливый журналист. Я как-то видела их вместе и хочу надеяться, что это брак по любви. Почему бы нет?
— Вот именно. Почему бы нет? — эхом отозвалась я.
Неожиданно Алла отвернулась и подошла к окну. Почти темному. Чуть постояв у приподнятой портьеры вполоборота ко мне, она вдруг обхватила себя руками за плечи так, будто ей стало холодно или страшно.
— А теперь я скажу вам то, что смущает и пугает меня больше всего, Женя, — сказала она тихим голосом, впервые за все время назвав меня просто по имени.
— Ну же?! — поторопила я, потому что Алла не спешила продолжать.
— Дело в том, что реклама секты «Новая жатва», о которой мы с вами говорили…
— Ну?!
— Дело в том, что она печатается главным образом в тех изданиях, которые принадлежат жене молодого человека по имени Влад.
— Как-как?
— Да. Правда, все эти публикации носят чисто рекламный характер, газеты просто печатают объявления-приглашения на встречи, где сектанты вербуют своих сторонников. Законом это не воспрещается, ведь деятельность «Новой жатвы» у нас разрешена. И все-таки это совпадение меня смущает. А вас?
— Да, — сказала я задумчиво. — Да. Смущает. Очень. Где, говорите, они живут? Эта счастливая семья?
Посидеть на месте, в квартире охраняемого объекта, мне сегодня никак не удавалось.
На четвертом
На звонок в дверь никто не ответил. Я позвонила еще раз и потом еще — тишина. Разочарованная (так о многом хотелось поговорить с этим легендарным Владом!), уже отвернулась, чтобы снова подняться в квартиру клиента, но тут на площадке остановился лифт, и оттуда, странно покачиваясь на ходу, вышел высокий молодой человек со смуглым лицом и повисшими по щекам прядями жгуче-черных волос. Скользнул по мне безразличными глазами, переложил сумку, в которой, судя по еле слышному перезвону, находилось что-то стеклянное, в другую руку и… завозился с ключами аккурат у нужной мне двери!
— Вы Влад?
Молодой человек даже ухом не повел.
— Если вы — Влад, то мне очень нужно с вами поговорить.
— О чем это? — спросил он, не оборачиваясь.
— О вашей знакомой. О той, которая погибла вот на этом месте. О Саше Яцуте…
Я еще договаривала, а Влад вскинул голову, впился в меня покрасневшими глазами в рамке припухших век — и тут я поняла, что молодой человек сильно пьян. Не мертвецки, поскольку он все-таки держался на ногах, но, как сказал бы мой комвзвода, — «накачан изрядно».
Не спрашивая разрешения, я взяла из его ослабевшей, безвольной руки ключи, открыла замок и толкнула тяжелую дверь. Видно, в этом деле мне самой судьбой предназначено без спросу входить в чужие квартиры и беседовать там с пьяными мужиками.
— Ну? — хрипло спросил Влад. Как только мы зашли, он резко, будто у него подкосились ноги, сел на маленький детский стульчик в передней — на него полагалось ставить ботинки, когда их требовалось зашнуровать.
Он сидел передо мной с поникшей головой и потухшим взором, в котором читалось полное отсутствие желаний. Он сидел на стульчике, свесив меж колен сильные руки. Я вдруг подумала, что когда-то эти руки, наверное, очень любила Саша. Я даже словно увидела ее — хрупкую девушку с печальными глазами, которая перебирает один за другим эти твердые пальцы, а потом, улыбнувшись, прижимает их к своей щеке… Чтобы отогнать так некстати возникшее видение, я мотнула головой и снова посмотрела на руки, на узловатые бугры вен и еле заметные белые пятнышки на ногтях.
Это были очень сильные руки. И они вполне могли самостоятельно скрутить дюжего мужчину или… кто знает?.. или, может быть, выбросить из окна девочку-подростка?
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Я пришла поговорить с вами о Саше…
— Я слышал. Да. Саша… ее убили.
Он сказал это тускло, как будто сообщал мне нечто такое, что его не слишком интересовало. Но я видела, как на секунду поднялись и снова опустились плечи Влада, как дрогнул его красивый подбородок.
— Саша… — вдруг сказал он опять.
— Что?
— Я говорю — Саша. Саша, Сашенька, Сашуля. Она — лучшее, что было дано мне в жизни. Чтобы понять это и оценить, мне стоило попытаться пожить без нее…
— Получилось? — спросила я, помолчав.
— Нет, — просто ответил он.
— Почему?
— Я не знаю. Или нет — знаю. Просто я любил ее.
— Любили — и бросили?
— Да… Ей было всего шестнадцать лет.
— Почти семнадцать. Вам оставалось подождать только год.
— Да… Наверное… Но я испугался.
— Чего? — быстро спросила я.