Осколки межпланетных катастроф
Шрифт:
«L’Astronomie» (1894-194):
7 апреля 1894 года сухие листья падали в Клариво и Отр-Об, Франция. Падение описано как «обильное». Затем, одиннадцатого числа, сухие листья появились в Понкарре.
Здесь мы находим некоторые возражения против общепринятых объяснений. Редактор (Фламмарион) объясняет. Он говорит, что листья были подняты в воздух циклоном, который постепенно терял силу: поэтому первыми упали самые тяжелые листья. Но в наши времена большей точности мы хотели бы знать, каким образом ветер, неспособный удержать в воздухе часть листьев, еще четыре дня мог удерживать другую часть.
Необъяснимым здесь представляются не сухие листья, но их обилие, прямое падение, безветрие и локализация во Франции. Фактор локализации
Озарение:
Что может существовать другой мир, дополнительный к нашему миру, в котором осень приходится на нашу весну.
Оставим это ученикам.
Но если имеется понижение в сторону Франции, то занесенные вверх листья более вероятно будут застревать там, нежели в других местах. Однажды я займусь Суперсаргассовым морем и произведу на свет карту. Сейчас мне представляется, что Суперсаргассово море составляет покатый пояс с непостоянными ответвлениями в сторону Великобритании, Франции, Италии и Индии. Относительно Соединенных Штатов я не вполне уверен, но предполагаю в особенности южные штаты.
Наши данные указывают преимущественно на холодные области. Однако же феномены, подобные гниению, проявляются достаточно часто, чтобы позволить допустить и супертропические районы. Рассмотрим еще одно сведение относительно Суперсаргассова моря. Мне кажется, к этому времени наши требования подтверждений, обоснований и согласования данных для допущения не менее строги, чем для любой веры. Удобство допущения в том, что в следующей книге мы можем отказаться от Суперсаргассова моря и обнаружить, что наши данные относятся к некоему дополнительному миру — или к Луне — и набрать достаточно данных, доказывающих, что Луна от нас не более как в двадцати или тридцати милях. Однако Суперсаргассово море вполне пригодно в качестве ядра, вокруг которого собирается все, противоречащее отвергательству. А наша главная цель — противоречить отвергательству.
Или согласно ходу космических процессов. Вершина наших представлений — Суперсаргассово море. Соответственно, появляется кое-что, способное впоследствии низвергнуть ее.
«Notes and Queries» (8-12-228):
В провинции Мацерата, Италия (летом 1897 года), небо было покрыто множеством мелких облаков, окрашенных в цвет крови. Примерно через час разразилась гроза и на землю стали падать мириады семян. Сообщают, что они были идентифицированы как семена деревьев, произрастающих в Центральной Африке и на Антильских островах.
Если — в терминах общепринятой логики — эти семена находились высоко в воздухе, то они подвергались воздействию холода. Но нам представляется, что эти семена пребывали в теплых областях, причем дольше, чем мог бы удерживать их ветер.
«Сообщают, что многие семена были в первой стадии прорастания».
20
Новая Доминанта. Включаем все.
Вот наш псевдостандарт. Мы получаем данные и интерпретируем их соответственно нашему псевдостандарту. Пока мы не страдаем иллюзией Абсолютизма, которая могла вознести на небеса позитивистов XIX столетия. Мы — промежуточники, но есть подозрение, что когда-нибудь и мы заматереем, догматизируемся и, отринув либерализм, достигнем высшего позитивизма. Пока мы не задаемся вопросом, что разумно, а что нелепо, поскольку признаем, что разумность или нелепость определяются соответствием или несоответствием стандарту, который неизбежно ложен — и рано или поздно сменяется более передовым заблуждением. Ученые прошлого избрали позитивистский подход — это разумно или неразумно? Анализ показывает, что они руководствовались стандартами, такими как ньютонизм, дальтонизм, дарвинизм, или лайэллизм. Однако они говорили, писали и мыслили так, словно имели в виду реальную разумность или неразумность.
Так наш псевдостандарт — принимать и включать все, и, если данные соотносятся с более широким взглядом на эту Землю, ее окружение и ее отношения с окружающим миром, наш стандарт принимает их как гармонирующие.
И процесс и требования были такими же в дни Старой Доминанты: мы отличаемся тем, что за основу принимаем Промежуточность; что, хотя мы ближе к реальности, но и мы и наши стандарты лишь приближение…
Или что все в нашем промежуточном состоянии — лишь призраки дремлющего суперразума, — но стремится пробудиться к реальности.
Хотя в некоторых отношениях и наша Промежуточность неудовлетворительна, но в глубине души мы чувствуем…
Что процесс пробуждения ускоряется — если призраки разума осознают, что они всего лишь сновидения. Разумеется, они тоже лишь видимость, но в относительном смысле они приобретают суть того, что называется реальностью. Они исходят из опыта или из квазиотношений, хотя бы и в причудливо искаженном виде. Можно допустить, что стол, увиденный наяву, ближе к реальности, чем приснившийся стол, который гоняется за вами на пятнадцати или двадцати ножках.
Так теперь, в XX столетии, при смене терминологии и основ мышления наше отношение к Новой Доминанте таково же, каким было отношение ученых XIX века к Старой Доминанте. Мы не утверждаем, что наши данные и их интерпретация будут столь же шокирующими, нелепыми, негодными, смешными, ребяческими и невежественными для представителей XIX века, как их собственные данные и интерпретации представлялись средневековому уму. Но если и так, они приемлемы, хотя бы на время, или в качестве ядра, или черновика, первоначального наброска, первых движений ощупью и наугад. Конечно, потом, когда мы остынем и затвердеем, и излучим в пространства большую часть своей нынешней способности к движению, выражающейся в скромности и пластичности, мы уже не будем признавать черновиков и догадок, а станем мыслить абсолютными фактами. Смысл промежуточности здесь противостоит последним размышлениям о Развитии. Мы обычно мыслим духовное как высшее по сравнению с материальным, но в нашем допущении квазисуществование есть средство для абсолютно нематериального абсолютно материализоваться, и, будучи промежуточным, это состояние, где нет ничего окончательно материального или нематериального, и всякий предмет, субстанция, мысль занимает ту или иную ступень приближения к первому или ко второму. Для нас окончательной целью космоса представляется окончательное затвердение эфира. Позитивизм — это пуританство. Тепло — это Зло. Окончательное Благо есть Абсолютное Застывание. Арктическая зима очень красива, но я думаю, что интерес к обезьянкам, болтающим на пальмах, оправдывает нашу Промежуточность.
Пришельцы.
Неразбериха, из которой мы стремимся создать квазипорядок, здесь так же велика, как и во всей книге, поскольку мы не страдаем позитивистской иллюзией однородности. Позитивист собрал бы все данные, по-видимости, относящиеся к одному разряду пришельцев, и холодно отверг бы остальные. Я же представляю пришельцев, столь же разнородных, как приезжие в Нью-Йорке, или посетители тюрьмы или церкви. Например, в церковь некоторые приходят, чтобы лазать по карманам.
Сам я допускаю, что некий мир или суперконструкция — мир, если из него сыпалась красная субстанция и рыбы — парил над Индией летом 1860 года. Что-то выпало из него 17 июля 1860 года в Дурмсалле. Что бы «это» ни было, нам так настойчиво повторяли, что «это» метеорит, что я и сам проникся этим убеждением. Но в лондонской «Times», от 16 декабря 1860 года Саид Абдулла, профессор кафедры Индостана Лондонского университета, пишет, что он обратился к другу в Дурмсалле с просьбой описать падавшие камни. Ответ: