Осколки неба, или Подлинная история "Битлз"
Шрифт:
– Брось, Джон, не расстраивайся. Все равно они ушли бы. Все катилось к этому. А против Стюарта лично я ничего не имею, просто, с ним надо немного позаниматься. Да мы прямо сейчас на полчасика выйдем с ним в коридор и все будет о'кей...
Из какого-то необъяснимого упрямства Джон, несмотря на то, что пыл его уже прошел, глянул на Пола и процедил:
– Вот только ты, мальчик, помолчи. Я вообще не пойму, что ты за человек. У тебя мать умерла. Мать! А ты песенки поешь...
Пол побледнел, как мертвец. Никто не знал, как тяжело он переживал смерть матери. Но он видел, как трудно теперь Джиму МакКартни – одному, с двумя сыновьями. Порой
– Мы со Стюартом позанимаемся в коридоре, – повторил он изменившимся голосом. – А ты поработай с Джорджем. Может, он нам подойдет. Пошли, Стью.
Джон остался в комнате с новичком и барабанщиком.
– Значит ты, малютка, теперь наш главный гитарист? – усмехнулся Джон, разглядывая Харрисона. – Детский сад! Ладно, показывай, что умеешь, бери гитару.
– Гитару? – странно улыбаясь, переспросил мальчик. У Джона создалось впечатление, что тот никогда раньше не слышал этого слова. Даже молчун-барабанщик хохотнул и стукнул от удовольствия палочкой по тарелке.
– Гитару, малыш, гитару, – подчеркнуто ласково подтвердил Джон и прикрыл рот рукой, непритворно поражаясь тому, что видит. Потом протянул Джорджу инструмент и отчетливо произнес:
– Ты. На гитаре. Играть. Умеешь?
Джордж принял инструмент.
– На гитаре? Умею. Но лучше – на тамбурине. Или на ситаре. Мое внутреннее Я говорит мне, что в прошлом своем воплощении я жил на Тибете. Или был рыбой. Но это – без разницы.
Джон почувствовал, что начинает втягиваться в предлагаемый ему абсурд и потряс головой. А Джордж продолжал:
– Думаю, мы должны играть такую музыку...
И тут он неистово забренчал на одной струне какой-то варварский мотивчик, время от времени непонятно выкрикивая:
– Джаай Гуру-у Дэва Ом! Джаай Гуру-у Дэва Ом!..
У Джона глаза полезли на лоб.
– Стоп! – рявкнул он, и Джордж остановился. – Да-а, сюрпризик мне, однако, подсунул Пол... А что-нибудь попроще ты можешь? Что-нибудь общеизвестное.
Джордж кивнул и заиграл популярную пьесу «Raunchy» [8] .
8
«Raunchy» – «Грязный, похабный» (англ. сленг) Гитарная композиция Билла Джастиса и Манкера.
«Неплохо», – подумал Джон, когда тот закончил. Но вслух сказал:
– Может быть, все-таки, рок-н-ролл попробуем?
– Рок-н-ролл? Попробуем, – согласился Джордж. По его лицу, вновь рябью пробежала нагловато-неопределенная улыбка. – Собственно, это все – одно и то же... Если смотреть шире.
– Ну-ка, Джонни, – обратился Леннон к Норману, – сделай-ка бит. Да пожестче! Ту же песню, что сейчас играли. И-и, раз, два... раз, два, три, четыре!
И они заиграли вместе.
Внезапно звучание двух гитар и барабанов стало удивительно упругим. Джон искренне удивился. «У этого маленького придурка действительно есть чувство», – подумал он. Джордж играл просто, даже очень просто, топчась, порой, на трех нотах или даже многократно повторяя одну... Но он играл «вкусно». Это была «традиция» в том смысле, какой вкладывают в это слово музыканты.
На
И вновь, как иногда бывало и раньше, у Джона появилось ощущение полета, ощущение всемогущества. Но песенка, которую они сочинили с Полом, была совсем не об этом... Но имеет ли это значение? Джон шагнул к микрофону, закрыл глаза и запел:
«Семнадцать лет только ей,Но нет красивей,Так с кем еще мне танцевать, раз есть такая?..» [9]Они не имели в виду никого конкретно. Просто девчонка. Просто очень молодая, очень красивая и очень заводная. А тут вдруг Джон, не открывая глаз, явственно увидел перед собой бледное лицо Синтии, хотя с ней он никогда и не был на танцах. И вдруг понял, что она действительно безумно красива.
«...Боюсь, я не удержусь,Боюсь, я влюблюсь...»9
Строфа из песни «I Saw Her Standing There»:
«Well, she was just seventeen,You know, what I mean.And the way she lookedWas way beyong сompare...»Он был ошарашен тем, как по-новому все это звучало. Он допел слова до конца и лишь тогда открыл глаза, продолжая исполнять проигрыш, в котором с абсолютно невозмутимым видом солировал новичок.
И тут раздался восторженный визг, и в комнату влетели девчонки – Синтия и две ее подружки, которых Джон раньше никогда не видел. Оказывается, они уже давно стояли под дверью и не заходили только потому, что боялись помешать. Но песня явно заканчивалась, и теперь они принялись лихо отплясывать в середине комнаты.
Джон в последний раз ударил по струнам, Норман – по тарелке, и гостьи снова завизжали.
– Это что-то! – кричала Синтия. – Джон, вы – лучшие! Такого я еще не слышала! Стью, ты самый классный! После Джона, конечно!
Она кинулась к Джону на шею и без стеснения расцеловала его. Только что он не узнавал свою музыку, а теперь он не узнавал и тихоню Синтию Пауэлл.
Ее подружки повисли на шеях у Пола и Джорджа. (Стюарта они постеснялись: уж слишком он был красив. У такого так просто на шее не повисишь...)
Пол разомлел. Девочка, обнимавшая его, была очень миленькой. Светлые волосы, пухленькие губки... «Доротти Роун», – жеманно представилась она. Пол попытался под шумок поцеловать ее, но она, смеясь, увернулась. Похоже, она была не прочь поиграть с ним в кошки-мышки.
А вот Джорджа скрутила здоровенная белобрысая девица на голову выше его и раза в полтора шире в плечах. Однако он стойко принимал удары судьбы, и на лице его была написана философская покорность.
...Но вот гостьи пришли в себя и отпустили мальчиков.