Осколки нефрита
Шрифт:
— Ух ты, яблочки! — Девочка открыла сумку и взялась за фрукты, не переставая поглаживать зеленые перья. — Вяленое мясо я не люблю. Оно слишком соленое.
«Да она просто принцесса!» — подумал Стивен. Нисколечко не боится. Ведет себя так, словно он слуга и принес ей в спальню королевский обед. Или она сумасшедшая, или знает что-то, неизвестное Стивену.
— Ну и что, все равно мясо надо кушать, — сказал он. Кажется, именно так нужно говорить в подобных случаях?
— Мой папа сказал бы то же самое, — ответила девочка и скорчила рожицу. — Только я вовсе не обязана
«Она точно не в себе», — решил Стивен. Однако чакмооль приказал обращаться с ней как с принцессой, давать ей все, что пожелает, и ни при каких обстоятельствах не выпускать из сарая до субботнего вечера, когда Стивен должен будет привести ее в Зал мумии и ждать там появления чакмооля. Стивен ничего не понял из этой бессмыслицы, но он повидал достаточно странных происшествий, чтобы отнестись к указаниям серьезно. А девчушка и впрямь похожа на принцессу — даже сидя среди сгнивших инструментов шахтеров, с набитым сушеными яблоками ртом и несмотря на покрывающие лицо струпья. Красавицей ее не назовешь, однако есть в ней что-то величественное и необыкновенное. Она кажется средоточием всего, что должно произойти.
«Знает ли она, что умрет? — подумал Стивен. — Должна знать, даже если не признается в этом. Я с первого взгляда понял, что она как-то помечена. Интересно, а не помечен ли я тоже?»
Стивен отмахнулся от этой мысли.
— Ты больше ничего не хочешь? — спросил он, надеясь, что девочка захочет чего-нибудь, что придется стащить у Крогана из-под носа. Злость снова вскипела в нем, но Стивен ее заглушил. От того, что он будет всю неделю злиться, никому лучше не станет. Кроган и так с него глаз не спускал, а после сегодняшнего Стивен едва ли сможет хоть на секунду остаться один, без присмотра доктора или его осведомителей.
Ничего, в понедельник утром все изменится. Абсолютно все изменится в понедельник утром — благодаря этой маленькой девочке.
Она не ответила на вопрос Стивена. На лице появилось мечтательное выражение, и она снова принялась поглаживать накидку. Стивену стало не по себе. Девочка выглядела так, словно слушала кого-то — может быть, тот же самый голос, который говорил раньше со Стивеном. Она склонила голову набок и задумчиво кивала в пространство перед собой.
— Как тебя зовут? — спросил Стивен во внезапном приступе ревности. С тех пор как приехал чакмооль, голос замолчал, и хотя Стивен знал, что сейчас просто время такое, неподходящее, он все равно обиделся: ведь девчонка-то слышит что-то!
— Папа зовет меня Джейн, — сонно ответила она. — А чакмооль — ты знаешь, что когда-то его звали Нецауальпилли? — чакмооль зовет меня Нанауацин, и это мое настоящее имя.
— Ага. — Чакмооль предупредил Стивена, что отец девочки преследует их. Интересно, когда он здесь появится? Он тоже помечен? И тоже должен умереть, как и его дочь? Имени отца Стивен не знал, а спрашивать не хотел. Все и так скоро выяснится.
Девочка уснула, повернувшись на бок и положив ладошки под голову. Зашуршали перья — казалось, что накидка обернулась вокруг спящей девочки, оберегая ее.
«Точно так же, как она оберегала чакмооля, когда я его нашел», — подумал Стивен. Он положил одеяло на землю и вышел за дверь.
Может быть, сегодня он выспится. Скользнет под одеяло рядом с Шарлоттой, неторопливо займется с ней любовью и будет спать, пока не взойдет солнце и не припрется доктор Кроган. Сейчас Стивену больше всего хотелось спокойно проспать всю ночь. А еще больше ему хотелось, чтобы все это кончилось. Однажды проповедник сказал, что потревоженная совесть не имеет покоя, а кое-что из сказанного чакмоолем определенно растревожило Стивена.
И тут он вспомнил слова доктора Крогана: «Кровь не вода, надо понимать», и совесть утонула в таких глубинах сознания, откуда ее голос был почти не слышен.
3-е Немонтеми, 12-Собака — 31 марта 1843 г.
Заметив у дорожной заставы вывеску с рекламой трактира Белла, Арчи едва не завопил от радости. Час был предрассветный, то есть они провели в пути больше суток, и хотя лучшей дороги Арчи не видел во всей Пенсильвании, чувствовал он себя таким избитым, словно спустился по Ниагарскому водопаду в бочке. Лодыжка болела, спину щипало — старые волдыри засохли и кожа натянулась.
«Мамонтовы пещеры, штат Кентукки, — возвещал указатель на шлагбауме. — Самая большая пещера на свете. Прекрасная гостиница. Без выходных».
— К обеду будем на месте, — весело заметил Стин, поворачивая на мощеную дорогу, ведущую к пещере. — Хотя, если вы очень проголодались, можно заехать в трактир Белла и насладиться там завтраком.
Стин неизменно находился в нездорово приподнятом расположении духа, и это сводило Арчи с ума, однако он продолжал потакать сумасшедшему: все-таки у Стина был револьвер.
— Нет, лучше поедем дальше, — ответил Арчи, сделав вид, что обдумал предложение Стина. — Я в гостинице пообедаю.
На самом деле он был голоден как волк: припасы, полученные от Мари, закончились еще позавчера.
— Как угодно, — отозвался Стин. — Все равно до вечера воскресенья ничего не произойдет. Будет ужасно жаль, если после всех ваших трудов и лишений следующие два дня покажутся вам скучными. — Стин захихикал.
Уже через два часа путешествия в фургоне Арчи пришло в голову, что, прежде чем они доберутся до Мамонтовых пещер, он или убьет Стина, или сам спятит. Стин без умолку болтал о чакмооле, пещерах, Аароне Бэрре, Геродоте, своих поездках в Кентукки — обо всем, что всплывало на поверхность его расстроенного рассудка. Большая часть его болтовни казалась Арчи полной бессмыслицей.
В первую ночь, когда ливень прошел и показалась луна, Стин закричал: «Ну конечно же!» — и нарисовал в воздухе круг двумя пальцами, указывая на лошадь справа.
— Миктлан, — сказал он, и лошадь упала замертво.
— Ха-ха-ха! — развеселился Стин. — Я знал, что это сработает!
Он повернулся к Арчи.
— В Миктлане никогда не было лошадей, — сообщил он. — Интересно, что его обитатели о них подумают. Надо будет спросить Люпиту, когда я ее в следующий раз — хе-хе! — увижу.