Осколки Солнца
Шрифт:
Вот не истребить во мне оптимизма. Подыхаю в вампирском храме, и все еще планирую совершать вечерние прогулки и обеденные моционы.
От порыва ветра, возникшего из-за распахнутой двери, все свечи, кроме одной, потухли, и глазам стало гораздо легче. Так что Михаила я смогла разглядеть во всей красоте. Выглядел он взволнованным и возбужденным, но заметив мой взгляд, он тут же словно собрался.
— Клэр, — высший порывисто склонился надо мной, разглядывая. — Как ты?
Вот как плюнуть в этого мерзавца из положения лёжа? Неудобно. Так что пришлось выражать свое неодобрение социально приемлемо.
— Засунь свою заботу
Ну что за дурацкая привычка затыкать рот грязными руками? Я возмущенно скосила взгляд на Луи, стоявшего позади, но тот лишь пожал плечами. Дескать, не мое дело, как вы, голубки, развлекаетесь.
— Прости. Знаю, что злишься, но пойти на попятные не могу. Да и не хочу. Но раз ругаешься, то всё в порядке.
Так и не соизволив убрать свою ладонь, Михаил торопливо начал говорить что-то Луи. Язык был мне незнаком — шипящий, будто змеиный, он не был похож ни на один из тех, что я слышала. Но даже по реакции хозяина борделя было понятно, что происходит что-то интересное. Из всего разговора я смогла вычленить лишь два имени. Герман — кажется, тот старый вампир, о котором говорил Луи, и Эмбер. Этот-то тут причём?
— Хорошо-хорошо! — закатив глаза, сказал Луи, переходя на французский. — Делайте что хотите. По мне так вы оба спятившие. Когда они будут?
— У нас есть время. Принеси чашу.
Меня развязали, и даже помогли сесть. Но голова так кружилась, что пытаться сбежать нет смысла. Вяло пыталась вытащить иглу, вкачивающую вампирскую кровь, из вены, но Михаил остановил меня.
— Подожди немного.
Подождать чего? На так и не заданный вопрос тут же находится ответ. Луи вернулся с бронзовой чашей, украшенной узорами и непонятными закорючками. Михаил осторожно отсоединил меня от капельницы, и сжал руку выше локтя. Начала течь кровь, но вместо того, чтобы обагрить пол, она стекала в подставленную чашу.
— Пить из горла приличия не позволяют, да, кровосос?
Отчаяние развязало мой язык. Луи от неожиданности хихикнул, но перехватив хмурый взгляд Ракоци, принял серьезный вид.
— Это для обряда, — объяснил он. — Нужна кровь высшего и той, кого он берет… под опеку. Но так как в тебе сейчас едва ли не треть крови Мишеля, то достаточно и только твоей. Совсем немного. Наверное. Никогда не присутствовал на подобном, так что мы импровизируем.
Передав чашу, наполненную едва ли на треть, обратно Луи, Михаил склонился над моей рукой, по-кошачьи пройдясь языком по ранке. Кожу защипало, но зато когда закончил, осталось лишь небольшое покраснение. Ни следа от иглы. Значит, вот как это работает. И что, он ночью он лизал мою шею? От стыда я прикрыла глаза, не желая видеть наглеца, и тут же почувствовала, как ускользает сознание. Меня повело куда то в бок, но прежде чем я ударилась о камень, Михаил подхватил меня.
— Что смотришь? — глухой голос высшего. — Преподнеси подарок Лилит.
— Не нравится мне всё это, — в очередной раз сказал Луи. — Не так я представлял обряд. У людей как-то веселее. Все плачут, потом пьют, потом танцуют… Боюсь, на этой свадьбе я танцев не дождусь, да?
— Оставаться тебя никто не заставляет. Сыграешь свою роль, и можешь уходить…
— Н-не надо уходить, — пролепетала, злясь на саму себя за беспомощность.
Продрала глаза, и ахнула. Стена передо мной будто светилась. Но ярче всего сиял контур обнаженной женщины. Чаша уже была пуста, но кроме нескольких стремительно
— Видишь, Лилит благословляет нас.
В тот момент, когда Михаил Ракоци нашёл свою богиню, я почти перестала верить в своего бога. Разве это справедливо, что для меня всё обернулось именно так? И что спрятать слёзы я могу только в плече того, кто был их источником?
Шёпот постепенно стих. Шорох, легкий звук шагов, порыв ветра. И вот мы с высшим одни, не считая Лилит. Воздух едва ли не гудел от странного напряжения, исходящего от стены. Дрожь пробрала всё тело, только уже не от холода, а от жадного взгляда кровавой богини. И объятия уже не кажутся такими неприятными, спасая и защищая.
— Клэр…
Я деревенская девчонка, и знаю, что происходит между мужчиной и женщиной. И я отлично знаю, что означает этот взгляд, которым высший смотрит на меня. Вот только всё, равно сложно поверить что между мной и Михаилом может произойти нечто подобное.
В этот раз он будто даже несмел. В движениях нет жадности или торопливости. Расстегивая перламутровые пуговички, одну за другой, Михаил словно старался не касаться меня. И лишь только стянув с плеч платье, коснулся плеч, опуская на мраморный алтарь. Под платьем не было сорочки, и лопатки сразу начали мерзнуть. Только всё равно лицу, шее и груди было удушающее жарко.
Платье ворохом упало на пол, за ним одежда Михаила. Почти отстраненно отмечаю, насколько гладкая кожа у высшего, насколько совершенно его тело. Нет ни изъянов, ни даже родинок. В отличие от моего тела. На руках россыпь темных отметин, будто причудливых созвездий, меньше на ногах. Несколько оспинок, оставшихся после того, как в детстве переболела корью. Лунообразный рубец над правым коленом — след от неосторожного пореза о стекло. Да и ещё слишком смуглая… Но это всё, что делает меня человеком. Моё несовершенство. Потеряю ли я его? Нет, никогда не хотела иметь аристократическую бледность такой ценой.
Всё так нереально, что даже прикосновения и поцелуи Михаила не могут меня пробудить от странного оцепенения, сковавшего мой разум. Всё это происходит со мной? Я и вправду лежу обнаженной в храме Лилит, в то время как не менее голый вампир собирается лишить меня девичьей чести?
И вправду. Это стало понятно, когда внизу живота ожгло болью. Всё стало резко таким всамделишным. Я тут же проснулась, протестующе впившись ногтями в широкие мужские плечи.
— Слезь с меня!
— Немного поздно, тебе не кажется?
Я попыталась выбраться из-под прижавшего меня к камню тела, не обращая внимания на неприятные ощущения, и Михаил застонал.
— Не шевелись! Иначе не сдержусь.
Стоило бы послушать его хотя бы в этот раз. Потому что стоит сделать неосторожный рывок, и глаза высшего приобрели оттенок красного янтаря. А затем он начал двигаться, вторгаясь между напряженных бедер. Боль оказалась не такой острой, но никогда ещё я не чувствовала себя столь уязвимой и слабой. Слёзы потекли непроизвольно, затуманивая взор, прочерчивая влажные дорожки по вискам. Ушло желание сопротивляться, и я впервые за долгое время сдалась.