Осколки. Возьми меня за руку. Любовь по чертежам
Шрифт:
Он поворачивает ко мне лицо. Бутылочные глаза будто тоже намокли и блестят еще ярче.
– Останешься и дальше сидеть?
– А ты что-то предлагаешь?
Он поднимается.
– Идем.
Зовет взглядом, ободряюще и даже немного нетерпеливо: «Ну, давай же, шевелись!» Я тоже поднимаюсь, и мы оказываемся слишком близко друг к другу.
Стою перед ним, смотрю на маленькую бледную вмятину на его подбородке. Наверное, след от давнего шрама. Губы у него сухие, обветренные, по очертаниям какие-то детские: чуть припухлые, беззащитно-нежные и постоянно будто сжатые обиженно. Так трогательно.
Он вскидывает руки, касается моих плеч.
Хотя нет, не плеч. Берется за края капюшона, натягивает его мне на голову и повторяет уверенно:
– Идем.
Идем. И дождь тоже. Сначала капал, а теперь сыплет водяной пылью, словно из пульверизатора. Ее даже не видишь, но чувствуешь. Она холодит лицо и щекочет в носу, у нее свежий запах и огуречный вкус, она делает воздух тяжелым и осязаемым – его не вдыхаешь, а пьешь.
Капюшон резко суживает обзор, и я почти не вижу того, кто идет рядом, но знаю, что он идет. Шагаем медленно, никуда не торопясь. Асфальт постепенно меняет оттенок и начинает блестеть. Рука в кармане нащупывает монетку, и я кручу ее в пальцах, пытаясь угадать ценность. Судя по размеру, рубль или два.
– А у тебя есть имя?
Он спрашивает с такой интонацией, как будто и вправду не уверен в однозначном ответе, будто и вправду встречал людей без имени.
– Агата, – выкладываю без лишних обсуждений.
Он вытягивает губы трубочкой и громко выдыхает:
– Зашибись.
Меня не обижает его реакция, всего лишь интересно узнать:
– Считаешь – нелепо?
А он торопится возразить:
– Да нет, что ты? – И объясняет: – Просто не ожидал. Думал, Маша там. Или Даша. А я – Мир.
Ничего себе!
– Вот прямо так? Мир?
– Ага. Вообще-то полностью Мирослав. Но это слишком длинно.
– А если Слава?
Он насмешливо кривится:
– И что? Суть сильно поменялась? Стало менее пафосно? По мне, так одна фигня.
Не знаю. Думаю о другом. О том, насколько все просто. Никакой безграничности времени и пространства, никакого бесконечного разнообразия форм, оттенков и воплощений. Горы, реки, леса, пески, океаны, планеты, звезды, галактики – е-рун-да.
Волосы не темные и не светлые, нечто среднее, челка на правую сторону, нос с горбинкой, обветренные губы, маленькая вмятина на подбородке. И бутылочного цвета глаза. Он меня старше, но немного. На год или на два. Вот и весь Мир.
На улице сумрачно и пусто, даже машины проезжают редко. Зато торжественно. Все блестит, украшенное стразиками дождя, вокруг фонарей – радужные ореолы. Улица упивается безлюдьем и покоем, окна подмигивают друг другу, трава высовывается из земли, тянется вверх, ловя момент, пока никто этого не замечает. Хотя подобные мелочи никто никогда не замечает.
Теперь спрашиваю я:
– А куда мы идем? К тебе?
– Ну-у-у, – неопределенно тянет Мир, – почти. – Но сразу подробно поясняет, он жутко любит пояснять: – Тут один дом ремонтируют. Днем. А ночью типа я его сторожу. Там краска, плитка, сантехника – всякие строительные материалы. Не уносить же с собой каждый раз. И вот, чтобы никто не спер. Ведь просто замок не удержит, если захотят.
– А ты разве удержишь?
– Я зато позвонить успею. А потом, знаешь, одно дело, когда просто закрыто, и другое, когда внутри кто-то есть. Больше смущает.
Наверное. Но дело даже не в этом.
Вспоминаю вдруг, как иногда просыпаюсь ночью в своей комнате. И вроде все нормально: комната моя, квартира моя, и входная дверь металлическая крепко заперта, и родители за стеной, и тишина самая обычная, разбавленная долетающими через открытую форточку звуками улицы. А все равно не по себе. И я едва сдерживаюсь от того, чтобы как в далеком-далеком детстве выбраться из постели, торопливо, почти не открывая глаз и не глядя по сторонам, проскользнуть в комнату родителей, устроиться у мамы под боком. Или хорошо бы она сама ко мне зашла, хотя бы на минуту. Или пусть бы рядом оказался кто-то еще.
– А тебе там не страшно ночью одному?
– Нет, – отвечает Мир коротко.
Я думала, он и сейчас примется пространно рассуждать почему, но он больше не добавляет ни слова, только бросает короткий взгляд, а через несколько шагов сообщает:
– Ну вот. Почти пришли.
Дом старый, с лепниной под крышей и каменными наличниками вокруг окон. Те расположены по фасаду не равномерно через одинаковые расстояния, а почему-то парами, отчего больше, чем обычно, походят на глаза. Да еще в очках. Дом смотрит, как мы приближаемся, и критично щурится.
Высокая дверь под двускатным металлическим козырьком, украшенным коваными завитушками. Но мы проходим мимо, сворачиваем за угол. Там еще одна дверь, поменьше.
Мир достает из кармана ключ, отпирает замок.
– Проходи.
Маленький закуток, длиной в один шаг, и следующая дверь, обитая на старинный манер каким-то клеенчатым материалом. Не помню его названия. Он порван в нескольких местах, и сквозь прорехи вылезает серая вата.
– Открывай, – снова командует Мир. – Там не заперто.
Тяну за ручку, эффекта – ноль. За спиной раздается насмешливое хмыканье.
– От себя.
Упираюсь рукой и толкаю. Клеенчатая обивка мягко проминается под ладонью, будто я дотронулась до живого существа. Дверь распахивается в темноту. Ощущение, что за ней ничего нет, только мрак и пустота, шагнешь – и провалишься в никуда.
Шагаю.
Я все знаю, все понимаю. Отлично представляю реакцию тех, кто мог бы меня сейчас видеть, и их слова, наполненные праведным негодованием: «Что она делает? Она совсем дура? Мало того что пошла куда-то с незнакомым парнем, так еще и заходит с ним в дом! Ей же наверняка объясняли родители. Ей же рассказывали на уроках ОБЖ. Пусть он даже не извращенец, не маньяк, не убийца. Кто знает, что у него на уме? А если внутри поджидает еще кто-то? А если… а если… а если…»
Мир щелкает выключателем. Под потолком загорается лампочка. Сначала совсем тускло, потом постепенно раскаляется, сияет все ярче и ярче, наполняет комнату светом.
Здесь просторно и много всего: не нового, видавшего виды, потертого, поношенного, наверное принесенного сюда из разных мест. Пестрое сборище путешественников разного возраста с разных концов света, забредших отдохнуть на огонек.
Обеденный стол, покрытый клеенкой в крупный цветочек и несколько разномастных табуреток. Еще один стол, кухонный, с выдвижными ящиками. А на нем плитка, микроволновка и электрический чайник. Диван с деревянными полированными подлокотниками, застланный пестрым клетчатым пледом со свалявшимися кистями, теперь больше похожими на дреды. И даже холодильник.