Осколки
Шрифт:
Его звали Симонид, он был наёмником, участвовал в битве и после высадки воинов Диоскорида бежал в горы, после чего подобно Антенору и его друзьям пошёл на запад. Объяснил это тем, что места эти хорошо знает, ходил здесь с торговыми караванами.
— Так ты местный? — спросил Антенор.
— Нет, просто много лет жил в Ликии, в Карии, на Родосе. Много, где жил, много сандалий тут истоптал. А так-то я из Фокиды.
— Фокеец? — прищурился Антенор, — изгнанник?
— Можно и так сказать. Хотя, когда царь Филипп Фокиду нагнул, я ещё сопляком был. Многим тогда пришлось бежать на Крит, на Сицилию, но я остался. Сражался потом против проклятых македонян в Ламийской войне…
Антенор и Репейник переглянулись.
— … а как побили нас, бежал на Родос. С тех пор тут скитаюсь. Нынешней весной как раз сидел на Родосе, да и подался за море к Лагиду. Посулами прельстился.
— Родос вроде за Антигона? — осторожно заметил Дион, — нам и вломили как раз родосцы.
— Это потому, что там Мосхион и Потомений всех с понталыку сбили, — с видом знатока объяснил Симонид, — так-то Родос от Лагида больше добра видел. Да и то сказать — архонты вон, корабли Циклопу выставили, а людей не набрали. Люди к Лагиду охотнее шли. Я там не один такой.
— Ишь ты… — только и сказал Антенор, — а что торговый промысел забросил?
— Так разорился в прошлом году. А тут рассудил, что война будет. Можно больше серебра поднять.
— А ну как убьют?
— Ну уж на то воля богов, — пожал плечами Симонид.
— Ходил тут значит с караванами… — пробормотал Антенор, — нам бы проводник пригодился.
— Ну так, а что! Я завсегда готов! Вместе-то веселее!
— И безопаснее, — заметил Дион.
— Так я о том и толкую! Ну что, не прогоните?
Не прогнали. Антенор на всякий случай сказался фессалийцем.
Дальше пошли не быстрее, из-за ноги Антенора, но увереннее. Излишки оружия и другого несъедобного барахла убитых наёмников не выбросили, тащили на себе, в расчёте выменять на съестные припасы у местных, буде встретятся.
У Антенора не шли из головы те объятия на песчаной косе. Эта дрожь в голосе Месхенет, полная отчаянной радости. С момента бегства из Сидона она будто не жила. Голос вскоре снова стал спокойным, но каким-то холодным, безжизненным. Она будто навсегда осталась там, рядом со своим Солнцем. Антенор понимал это и изо всех сил старался сохранить то немногое, что осталось. Радовался каждой её улыбке там, в Египте, когда она рассказывала о чудесах родины, временами приподнимая его упавшую челюсть. Её глаза теплели лишь на краткие мгновения, когда она вновь становилась той, кому ведом смех и радость, какую он успел узнать за те несколько дней до трагедии. А потом лицо Месхенет вновь превращалось в маску.
Когда они, измученные этим изнуряющим путешествием по каменистым тропам под палящим солнцем, перестали вздрагивать от каждого шороха, обещающего новую драку, и смогли по вечерам сидеть у костра спокойно, он всё равно не знал, как подступиться, о чём заговорить. Будто язык проглотил. И клял себя последними словами, а двух слов связать не мог.
Раньше с женщинами было проще. Приспичило — всегда найдётся какая-нибудь флейтистка. Иные в искусствах не уступали специально обученным гетерам. Или взять кедешу, коих эллины звали иеродулами. Эти девки и вовсе — огонь. Во славу богини такое творят…
Но голову он никогда не терял, ни с одной из них. После возвращения из Индии Александр устроил свадьбы. Все «друзья» женились на персиянках. Никто не посмел возражать. Эвмен вон тоже не отвертелся, хотя и не избавился от жены потом, как тот же Лагид. Антенор, которого царское принуждение не коснулось, мог бы жениться и добровольно. Ничто не мешало. Многие простые воины женились или узаконили брак с азиатками. Царь таких одаривал и не скупился. Не на ком жениться? Да ладно? Вокруг оглянись — тысячи их, тёмненьких, кареглазых, даже рыжих и светловолосых, как царица Раухшана. На любой вкус. Но зачем? Сердце они не трогали. Ему и редких любовных утех со случайными авлетридами хватало. Он не помнил их лиц. Так и не обзавёлся женой и детьми. Хотя, может кто-то, похожий на него где-то уже шлёпал босыми пятками по тёплой земле, цепляясь за мамкин подол. Но вряд ли Антенору суждено было узнать об этом.
Что же сейчас случилось? Почему от одной мысли об этой печальной, погружённой в себя женщине его в жар бросает?
На четвёртую или пятую ночь с начала путешествия первая стража была Антенора. Все легли спать. Он завороженно смотрел на пляшущее пламя и в который раз пытался собраться с мыслями. Что делать дальше? Куда теперь увезти мальчика? В том, что больше находиться тому в Карии нельзя, у Антенора не осталось ни тени сомнения.
Месхенет возникла из темноты бесшумно, как привидение. Молча приблизилась, кутаясь в хламиду, отобранную у незадачливых наёмников. Села рядом.
— Ты чего не спишь? — спросил он.
— Не спится.
Они долго молчали. Антенор временами украдкой косился на женщину. Она не отрывала взгляд от пламени. Каждый тонул в своих мыслях, боролся с водоворотом, тянущим в омут отчаяния. Каждый сам по себе. В одиночестве. Но даже ему когда-то приходит конец.
— Ты ведь не собираешься отдавать мальчика Птолемею? — спросила Месхенет.
— Нет, — твёрдо ответил Антенор, — я не верю ему.
— Почему?
— Как-то слишком легко он придумал эту свадьбу с Эйреной. Береника родила ему сына, и он назвал его Птолемеем. А ведь у него есть уже сын с таким именем. Но Береника хочет, чтобы Лагид основал династию и назвал преемником её сына. Ему не нужен царь Геракл.
Она долго не отвечала. А потом сказала то, что он никак не ожидал услышать:
— Я предала Менкауру. И Священную Землю…
Он взглянул на неё удивлённо, а она всё так же неотрывно смотрела на огонь. А потом… Месхенет положила голову на его плечо.
Антенора будто молнией ударило. Он высвободил левую руку и обнял её. Месхенет словно только того и ждала всё это время. Прижалась к нему теснее.
Сердце Антенора пустилось в галоп. Он повернулся к женщине, его губы коснулись её щеки, опущенных век, губ. Она ответила.
— Я люблю тебя, — прошептал Антенор, — с того самого момента, как впервые увидел.
— Я знаю… — просто ответила она, — я так боялась, что никогда тебя больше не увижу…
Он улыбнулся.
— Я рискую потерять голову. Вдруг за нами подсматривает из кустов какой-нибудь ушлый молодчик вроде тех. Даже если нет, то её оторвёт мне Дион, или заберёшь ты.
— Я не собираю головы, — она улыбнулась и потёрлась о него щекой, — у меня и меча нет.
— Уверена?
— Хочешь проверить?