Оскорбление нравственности
Шрифт:
Резвый галоп, с места взятый лошадью комманданта, произвел на остальных участников охоты смешанное впечатление. Миссис Хиткоут-Килкуун, в цилиндре, возвышающемся над ее аккуратно завитыми сиренево-седыми локонами, безукоризненно сидя в седле, наблюдала, с чувством одновременно острой неприязни к мужу и восхищения коммандантом, как Ван Хеерден скрылся за азалиями. Кем бы и чем бы он ни был во всем остальном, коммандант явно не принадлежал к числу тех, кто пасует перед заборами.
— Видишь теперь, что ты наделал! — прокричала она полковнику, изумленно взиравшему на оставленное коммандантом опустошение. Миссис Хиткоут-Килкуун развернула свою гнедую кобылу и умчалась к еще большему расстройству полковника вслед за коммандантом, попутно нанеся по пути дополнительный ущерб цветникам и газонам.
— По крайней мере, избавились от этого мерзавца, бодро прокомментировал
— Проклятый бур! — воскликнул полковник. — Мало того, что стреляет лис, так он еще перепортил мои лучшие розы.
Харбингер, стоявший позади них, снова с удовольствием протрубил в рог. Ему всегда хотелось посмотреть, что будет, если загнать черной лошади в зад кусок прессованного табака. Теперь ему удалось удовлетворить свое любопытство.
Любопытство комманданта в отношении верховой охоты тоже было удовлетворено, хотя он и не подозревал о той конкретной причине, что вызвала такую резвость Чаки. Удержавшись в седле после первого прыжка лошади, дальше он старался припомнить, о чем именно предупреждала его миссис Хиткоут-Килкуун. Кажется, она говорила что-то насчет того, чтобы он не давал лошади слишком много воли. Но совет был явно неуместен. Коммандант с радостью бы дал этой лошади полную волю и отпустил ее на все четыре стороны, если бы только не опасался, что при этом она сломает ему шею. Но, похоже, единственный для него шанс уцелеть заключался в том, чтобы усидеть на ней, покуда она не выдохнется. С упорством и стойкостью человека, у которого не осталось никаких иных альтернатив, коммандант сжался в седле и с тревогой наблюдал, как каменная стена впереди становится все ближе и ближе. Стена, построенная явно в расчете на жирафов, была бы не под силу любой лошади. Но когда они коснулись земли на противоположной стороне стены, у комманданта возникло ощущение, что он скачет не на лошади, а на каком-то мифическом существе, изображения которого обычно рисуют на бензоколонках. Теперь перед ними была лишь открытая степь, а на горизонте виднелись очертания леса. Коммандант понимал, что в частом лесу он не усидит ни на какой лошади — ни на мифической, ни на настоящей. Лучше было рискнуть переломом шеи на открытом месте, чем наверняка остаться без ног после скачки по лесу. Решившись так или иначе положить конец этой гонке, коммандант крепко ухватился за поводья и резко дернул их.
Миссис Хиткоут-Килкуун, отчаянно скакавшей позади, коммандант представал сейчас совершенно в новом свете. Теперь он ей казался не просто грубо-привлекательным мужчиной, пришедшим из гущи жизни, — каким она считала его до сегодняшнего дня, — но героем ее мечты. Когда-то ей довелось увидеть картину, на которой был изображен Наполеон, пересекающий Альпы на горделиво скачущем коне. И сейчас вид комманданта, с ходу махнувшего верхом через стену, которую никто и никогда даже не пытался перепрыгнуть, напомнил ей чем-то эту картину. Миссис Хиткоут-Килкуун вовсе не хотела лишиться вновь обретенного идола. И потому она с оправданной осторожностью предпочла проехать через ворота. Оказавшись по другую сторону стены, она, однако, с изумлением обнаружила, что и коммандант, и его лошадь исчезли. Она поскакала в сторону леса и через некоторое время к ужасу своему увидела Чаку и ее наездника лежащими без движения на земле. Она подъехала и спешилась.
Когда коммандант Ван Хеерден пришел в себя, то увидел, что голова его удобно покоится на смуглых коленях склонившейся над ним миссис Хиткоут-Килкуун. Ее лицо выражало при этом чисто материнское восхищение.
— Не двигайтесь, — предупредила она. Коммандант попробовал пошевелить пальцами ног, чтобы проверить, не сломан ли позвоночник. Пальцы шевелились нормально. Он приподнял ногу и согнул ее в колене. С руками тоже все было в порядке. Кажется, ничего не сломано. Коммандант снова открыл глаза и улыбнулся. Миссис Хиткоут-Килкуун, лицо которой нависало над ним в обрамлении завитых локонов, улыбнулась ему в ответ. Комманданту Ван Хеердену почудилось, что в этом обмене улыбками скрывается признание какой-то глубокой эмоциональной связи, отныне соединившей их, что за ним — встреча двух сердец, двух людей, совершенно одиноких в этом пустынном вельде. Миссис Хиткоут-Килкуун как будто читала его мысли.
— Дыра от муравьеда, — произнесла она с глубоким чувством в голосе.
— Дыра от муравьеда? — переспросил коммандант.
— Дыра от муравьеда, — ласково повторила миссис Хиткоут-Килкуун.
Коммандант пытался сообразить, что может быть общего между его чувствами к ней и дырой от муравьеда. Пожалуй, хорошо было бы забраться с
— Нельзя здесь оставаться, — сказала она. — Тут слишком жарко.
Коммандант, начавший уже подозревать, что к нему в бриджи забралось какое-то крупное насекомое, не мог не согласиться. Он медленно оторвал голову от ее коленей и встал на ноги.
— Давайте уйдем в лес, — сказала миссис Хиткоут-Килкуун. — Вам надо отдохнуть, а я хочу убедиться, что у вас ничего не сломано.
Когда коммандант поднялся, он понял, что имела в виду миссис Хиткоут-Килкуун, говоря о дыре от муравьеда. Огромная черная лошадь бездыханно лежала на боку, шея у нее была сломана: одна из передних ног ее угодила в узкую и глубокую, похожую на нору, яму, оставленную кормившимся тут муравьедом. Со вздохом облегчения, что ему больше не придется садиться на эту лошадь и что он-таки доказал свое умение ездить верхом, коммандант позволил проводить себя под сень леса. Впрочем, в проявлении такой заботы не было никакой необходимости. Там, в небольшой лощинке, затененной окружавшими ее деревьями, миссис Хиткоут-Килкуун заставила комманданта снова лечь, чтобы она могла проверить, нет ли у него переломов.
— У вас могло быть сотрясение, — сказала она. Ее опытные пальцы тем временем ловко и быстро расстегивали его куртку. В следующее мгновение коммандант начал думать, что, возможно, она и права. То, что проделывала с ним почтенная английская леди, могло быть только следствием помутнения разума. Когда, встав над ним, она расстегнула пряжку юбки, коммандант понял, что ему предстоит увидеть нечто невероятное. Лучше лежать тихо, пока все не кончится, подумал он и закрыл глаза.
В двух милях от этого места гончие напали наконец на след Фокса и азартно кинулись в погоню. Участники охоты неслись теперь напрямую, во весь опор. Время от времени Харбингер дудел в рог.
— Интересно, что сейчас поделывает этот проклятый бур, — прокричал майор Блоксхэм.
— Думаю, с ним все в порядке, — прокричал ему в ответ полковник. — Скорее всего, Дафния за ним присматривает.
Тем временем стая гончих, забирая все сильнее влево, постепенно сворачивала к лесу. Еще десять минут спустя вся стая, разгоряченная и увлеченная погоней, влетела под сень деревьев. Здесь запах следа оказался сильнее, чем на открытой местности, и потому гончие устремились вперед еще быстрее. В полумиле от них ускорил темп и коммандант Ван Хеерден.
В отличие от стаи гончих, которая мчалась по следу совершенно бесшумно, коммандант издавал некоторые звуки. Однако при этом он был также всецело поглощен своим занятием, как гончие — своим. Сидя на нем, миссис Хиткоут-Килкуун, облаченная только в сапоги со шпорами и цилиндр, вскриками подбадривала свою новую лошадку, время от времени огревая ее плеткой. Они были настолько заняты друг другом, что не обращали ни малейшего внимания на нараставший шум и треск, свидетельствовавший о приближении охотников. «Дафния, красавица, дорогая», — стонал коммандант, не в силах отделаться от впечатления, будто он угодил прямиком в один из романов Дорнфорда Йейтса. Воображение же миссис Хиткоут-Килкуун, обостренное многолетней неудовлетворенностью, осталось прикованным к верховой езде.
— Вот леди скачет на коне, смотрите все, смотрите все! — выкрикивала она и вдруг с изумлением обнаружила, что ее приглашение посмотреть принято.
Из леса вырвалась стая гончих, и коммандант, который вот-вот должен был кончить уже вторично, вдруг почувствовал, что облизывающий его лицо язык стал какой-то странный. Во всяком случае, судя по его длине и производимому им ощущению, трудно было вообразить, чтобы такой язык мог принадлежать миссис Хиткоут-Килкуун. Коммандант открыл глаза и увидел прямо перед собой морду гончей. Пасть ее была широко раскрыта, язык вывалился наружу, с него отвратительно капала слюна. Коммандант скосил глаза вначале налево, потом направо. Вся лощинка была заполонена собаками. Над его головой колыхался целый лес хвостов, а над этими хвостами возвышалась сидевшая на комманданте миссис Хиткоут-Килкуун, во все стороны лупившая наотмашь своей плеткой.