Ослепление
Шрифт:
Брент видел, как она получила это письмо. От него не укрылся испуг, исказивший ее черты, когда она открыла конверт, и как она воровато спрятала письмо в карман. Он даже был обижен тем, что она в страшной спешке помчалась к себе в номер, позабыв обо всем на свете и предоставив Брента самому себе, не потрудившись хотя бы кивнуть ему на прощанье.
Что же такое с нею стряслось в эти несколько минут? – гадал он, в задумчивости скребя затылок. Кто прислал ей это письмо, и почему оно так ее испугало? Был ли это Дуган Макдональд, имевший наглость снова досаждать ей? Или какой-нибудь бывший поклонник из Вашингтона?! Или кто-то, кого она недавно повстречала здесь, в Филадельфии, а
Тем временем Андреа закрылась в своем номере и с бьющимся от ужаса сердцем развернула злополучное письмо. Оно было кратким, но выразительным. Не тратя усилий на какое-то подобие приветствия, Ральф сообщал:
«Надеюсь, ты набрала тама немало добра, а то время прям поджимает. Я уж извелся весь с твоим крысенком. Он аж пронял меня до печенок, дрянь такая, всю мою тихую жизнь поставил на голову. Так что цена опять поднимется, а то ж сколько он сожрал да вещей испортил. Забрался на новый тюфяк у меня в кровати, весь обоссал и продырявил. Опять же башмаки – сам спер в магазине, а он взял да в окно шваркнул. Новые часы ты мне тож должна, крысенок их раздолбал и орал на всю улицу, коды я попробовал отнять. Если б не твой промысел, сбыл бы я его с рук по-тихому, покуда он меня навовсе не ввел в полный разор. И помяни мое слово, я так и сделаю, ежли ты сильно долго будешь копаться.
Ральф».
В коротенькой приписке значилось:
«Ежли тебе интересно, так знай, что у крысенка хватает наглости орать как резаный всякий раз, как я его учу уму-разуму. Прям цырк какой-то».
Когда она закончила чтение, слезы неудержимым ручьем заливали ее щеки. Увидев, что хозяйка плачет, маленькая Прелесть вскочила к ней на колени и попыталась своим шершавым язычком осушить влажные дорожки на лице Андреа. В порыве благодарности даже за такую ничтожную ласку, Андреа принялась гладить мягкую пушистую шерстку, приговаривая:
– Ах, Прелесть! Ты даже не представляешь, как мне не хватает моего мальчика! – Она всхлипнула и продолжила: – Я просто обязана вернуть его! Мне необходимо во что бы ни стало вырвать его из лап Ральфа! И неважно, каким путем я смогу достичь цели!
Постепенно рыдания утихли, и с легкой улыбкой Андреа посмотрела на котенка.
– Ты, конечно, тоже полюбишь нашего Стиви. Хотя, судя по всему, он медленно, но верно превращается в маленького разбойника. Представь себе, что такая кроха вышвырнула в окно Ральфовы ботинки! И разбила его часы! Так ему и надо! Но пока мне приходится лишь со страхом гадать, какое наказание он может придумать для малыша за его шалости. Это не человек, а просто грубая скотина! Я не удивлюсь, если узнаю, что Стиви ни разу не ел досыта и не умывался с тех пор, как его украли у меня! Бедный малыш сидит в этой жуткой норе у Ральфа, а я разгуливаю в шелках и бархате и ни в чем не знаю отказа! – Она сокрушенно покачала головой и поправилась: – Нет, последние слова мне придется взять обратно. Если бы я и впрямь ни в чем не знала отказа, я бы уже обнимала своего дорогого Стиви, живого и здорового. Это мое самое сокровенное желание. Моя самая горячая молитва.
С помощью холодных примочек, а также пудры и румян Андреа кое-как уничтожила следы недавних слез. Ей казалось, что ей удалось это на славу, однако Брент, проявивший гораздо большее понимание ее натуры,
– Вы только что плакали. Что-то случилось?
Она чисто по-женски пожала плечами в ответ, хотя руки у нее тряслись от страха и растерянности.
– Я получила сегодня письмо от Ральфа и с новой силой ощутила, как скучаю без Стиви, – только и нашла она что сказать.
– Вы, наверное, были бы рады вернуться в Вашингтон и повстречаться с ним, – произнес Брент, так пытливо глядя Андреа в глаза, что она невольно отвела взор, Брент же в это время гадал: неужели, несмотря на все то ужасное, что рассказывала про Ральфа Андреа, не могло ли быть на самом деле так, что это по нему она так ужасно скучает, не может сдержать слез. Не стал ли отец Стиви такой же ее сердечной привязанностью, как и его мальчик? Ведь именно он написал это письмо, произведшее столь разительный эффект.
Часом позже, сидя на банкете, Брент все еще пребывал во власти своего подозрения. На столе перед ним красовались безыскусные простые кушанья, напоминавшие былые времена, когда короли правили миром, а их рыцари почитали своим долгом очищать нашу землю от всяческого зла. Жареные гуси, фазаны, перепела, огромные блюда с телятиной и копченой рыбой. Залитые соусом ямс картофель и прочие овощи. Булочки, тосты, бисквиты, самые различные сорта хлеба. Отдельный стол был отведен для десертных блюд: пирожных, кексов, пудингов, виртуозно разукрашенных тортов. Словом, вполне достаточно продуктов для того, чтобы накормить до отвала целую армию.
В самый разгар трапезы мысли Андреа вновь вернулись к бедственному положению Стиви, и аппетит ее тут же пропал. С тяжким вздохом она отодвинула тарелку.
– Что же теперь досаждает вам? – осведомился Брент с нараставшим раздражением. – Вы весь вечер изволите размышлять о каких-то отвлеченных материях. Не значит ли это, что моя персона стала надоедать вам?
– Конечно же нет, – несколько резко отвечала она. – Я просто снова подумала про Стиви. Ест ли мой мальчик вволю, в то время как здесь стол ломится от самых немыслимых кушаний.
– Не думаете же вы, что его отец держит его на голодном пайке? – скептически заметил Брент.
– Вы плохо знаете Ральфа.
– Ну так расскажите же мне про него подробнее, – предложил Брент.
– Я бы предпочла этого не делать, с вашего позволения, – и Андреа пододвинула было тарелку обратно.
– Ха, а я хочу знать о нем все, – заявил он. Его глаза запылали золотистым племенем, он низко склонил свою темноволосую голову и прожег Андреа взглядом, от которого у нее затряслись поджилки. – Он очень даже заинтересовал меня, этот мужчина, особенно после того, как вы проявили такое нежелание рассказывать мне про него. Это обстоятельство в совокупности с истерикой, которую вызвало у вас его письмо, интригует меня. Похоже, он обладает каким-то странным влиянием на вас, Андреа. Не могло ли случиться так, что вы, хотя и сгорая от стыда, полюбили мужа собственной сестры?
– Я, кажется, уже объясняла вам, что они никогда не были женаты, – еще более резко напомнила Андреа. – И я никогда, невзирая ни на какие обстоятельства, не смогу без отвращения взирать на это отребье рода человеческого. Он словно гнусная жадная крыса, вместо морали у него похотливость мартовского кота, а кровь такая же холодная, как у змеи!
– Да в одном этом несчастном заключен целый зоопарк, не так ли? – заливисто смеясь, заметил Брент. – И все же поэты не зря утверждают, что «от любви до ненависти один шаг». Или, как говорил классик, если леди слишком горячо протестует, значит, она любит.