Ослиная скамья (Фельетоны, рассказы)
Шрифт:
– Что поделаешь, - сказал он, - времена меняются.
– Да, а вместе с ними и вывески, - ответил я в тон ему, чтобы закончить известное латинское речение 2.
Мы въехали в ворота. Архангел остановил коня: бедняга изрядно запыхался. Я осторожно сошел с двуколки; какие-то сухие длинные руки схватили меня и втащили в небольшую комнату. Архангел объяснил мне, что это чудотворец Тихон, который исполняет обязанности таможенника у небесных врат.
Это меня, между прочим, нисколько не удивило, так как и у нас на земле таможенники обычно чудотворцы.
Чудотворец привлек мою душу к себе и обнюхал ее.
– Это он проверяет, не читал ли ты Пелагича 3 или каких-нибудь других божьих оппозиционеров.
1 Вход (франц.).
2 Omnia mutantur, nos et mutamur in illis - всё изменяют года, и мы изменяемся с ними (лат.).
3 Пелагич Baca (1838-1899) - революционный демократ и социалист, проповедовал атеистические идеи. Умер на каторге.
– Нет, - заявил я, - не читал.
– Тогда входи!
– разрешил чудотворец Тихон. И душе стало легче, словно свалилась с нее какая-то тяжесть.
Такое чувство испытывают у нас на земле, когда возвращаются из Земуна и удачно проходят через белградскую таможню.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Приемная святого Петра ничем не отличается от любой приемной на земле. По разнообразию лиц, сидящих там, она напоминает приемную министра внутренних дел, причем как раз в тот день, когда пало старое и пришло новое правительство.
Я вошел, осмотрелся, и мне вдруг показалось, прости меня, господи, что я пришел просить не доступа в рай, а повышения по службе. Мешанина в этой приемной была тем более занимательной, что здесь находились представители всех вер и народностей, только говорили они на одном языке. На небе говорят по-французски, хотя англичане и стараются всеми силами, чтобы их язык, раз уж он не стал мировым, стал хотя бы небесным.
И кого только нет в приемной!
Вот какая-то старая генеральша, пропахшая ладаном и базиликом, но в молодости от нее, конечно, веяло всеми духами мира и ароматом шампанского. Она принесла с собой письменное подтверждение архиепископа о том, что регулярно посещала церковь, делала пожертвования, помогала бедным, но, разумеется, забыла дома справку мужа о том, что в молодости слишком ревностно выполняла заповедь о любви к ближнему.
Сидит тут и ростовщик. Он все время что-то шепчет, и стоит ему сложить персты для крестного знамения, как один палец начинает дергаться, будто отсчитывает деньги. Так и не может никак перекреститься. Он и на небо пришел со счетом. Два епископа были должны ему некоторые суммы с двенадцатью процентами годовых, да умерли, не выплатив долга. Ростовщик согласен получить с них только долг, проценты же прощает, при условии, если они ему выхлопочут место в раю.
Тут и поп, который кажется мне очень знакомым. Знаю даже, что у него хороший голос. Но я готов побиться об заклад, что познакомились мы не в церкви. Здесь же и госпожа С., артистка, которая думает, что имеет право быть в раю, потому что на сцене всегда играла роли набожных, добрых матерей и кормилиц. Разумеется, она тщательно скрывает, что и в жизни иногда играла эту роль. Тут же еще какие-то высокопоставленные лица, епископы, монахи, старые набожные женщины и молодые бабенки, которые, если бы им предоставилось право выбирать между адом и раем, охотнее бы возвратились на землю. Здесь тьма разных лиц - просто яблоку упасть негде. И все
Протиснулся я кое-как через все это общество и вышел в первый ряд, к дверям канцелярии святого Петра. На дверях большими буквами написано: "Св. Петр принимает по понедельникам, средам и пятницам с 10 до 12 часов по среднеевропейскому времени".
– Сегодня вторник! И меня все равно не примут, - подумал я, - так надо использовать время, чтобы немножко лучше познакомиться и подружиться с парнем, стоящим у входа в канцелярию. Хоть это и душа, но она такая же безобразная и надутая, как и души служащих земного министерства". И действительно, пришлось трижды спросить его, и только после четвертого вопроса он смилостивился и сам спросил меня:
– Что тебе надо у святого Петра?
– Хочу попроситься в рай, - ответил я с земной учтивостью.
– Не можем мы тебя пустить, - мрачно заявила противная холуйская душонка.
– В рай пускают не всякого, кто захочет.
– Если это так, то у меня есть и рекомендации. Пожалуйста. Помню я наизусть и речь, произнесенную над моей могилой. В ней обо мне сказано много хорошего...
Парень щелкнул языком и махнул рукой, как будто хотел сказать: "Брось, это ничего не значит!" А когда я снова попросил у него совета, что мне делать, он показал на одну из канцелярских дверей и сказал:
– Иди ты, братец мой, вон туда, в архив, и посмотри, есть ли ты в райских списках, а больше тебе ничто не поможет.
Пошел я в канцелярию. Там встретил седоватого человека, то есть душу, с длинными расчесанными усами и красным носом. Как только я вошел, сразу почувствовал, что от этой души разит чересчур земным запахом, непохожим ни на запах ладана, ни на запах базилика. Не успел я и поздороваться, как он заорал:
– Фамилия?
Я назвал фамилию. Он поплевал на пальцы и принялся листать какую-то толстую книгу, шепча: "А, а, а... б, б, б..." и т. д. Когда же случалось ему переворачивать 2-3 листа вместе, он вслух поминал мать или отца, но таким нежным, небесным голосом, каким может ругаться только райская душа. Слушать его было одно удовольствие. Перелистав книгу, он поднял голову и решительно сказал:
– В списках райских душ тебя нет. Посмотрим вторую книгу, не направили ли тебя в ад.
– "Только этого мне и не хватало!" - подумал я.
Он снова принялся плевать на пальцы и переворачивать листы, и снова зазвучала нежная, как пение херувима, ругань. Я чувствовал себя как на иголках и пристально смотрел на архивариуса, пока тот не закрыл книгу и не произнес равнодушно:
– И здесь нет.
У меня отлегло от сердца.
– Но... что же теперь делать?
– задумчиво спросила душа-архивариус.
– Знаете что?
– решил я предложить.
– Посмотрите еще раз первую книгу.
– Незачем, - ответила душа, - я все просмотрел очень внимательно. Нет тебя нигде.
– Скажите, пожалуйста, - осмелился я вмешаться еще раз, - а где вы брали сведения для этих списков?
– Для Сербии мы брали из окружных гарнизонов, налоговых списков и метрических записей.
– Что вы говорите!
– хлопнул я себя по лбу.
– Тогда нет ничего удивительного в том, что меня нет в списках.