Осьминог
Шрифт:
– Так вышло, что девушка у него на родине сильно заболела, но он решил не прерывать рабочий контракт и не вернулся, думая, что все само как-нибудь образуется. А может быть, он просто испугался ответственности. – Канагава-сан стянул с носа очки и неторопливо протер их тряпочкой, всем своим видом показывая, как сам он не одобряет подобного поведения. – Как бы то ни было, девушке становилось все хуже, и через полгода она умерла. – Он снова замолчал, задумчиво рассматривая два синих кораблика, изображенных на фарфоровой бутылочке сакэ.
– И… что стало потом с этим иностранцем? – Осторожно поинтересовался Александр.
– А, с ним… – Нехотя отозвался Канагава-сан. – Он так никогда и не вернулся домой. Женился на японке: во всем мире считается, что нет лучше жены, чем японская жена, хотя, наверное, в последние десятилетия наших женщин немного испортило западное влияние, – не примите это на свой счет, Арэкусандору-сан. Вот только с женой ему сильно не повезло: говорят, с виду она была красивая и скромная, а на деле оказалась сущей ведьмой, у нас таких женщин называют «мадзё», а еще «дзирай» [70] . Мучила его и изводила, как могла: то ей не так и это не этак – но, удивительное дело, после работы он каждый день плелся домой, как если бы его кто на веревке тянул. Исхудал весь, в чем душа держалась, но работал как проклятый, чтобы исполнять все прихоти своей женушки. В конце концов он все-таки не выдержал и в пятницу после работы свернул с привычной дороги и бросился с моста в реку Канда [71] .
70
(мадзё), «ведьма/дьяволица»; (дзирай), «мина/взрывное устройство». В переносном смысле так называют женщину, которая до замужества не показывала своего истинного дурного характера.
71
Река Канда (, Кандагава) протекает через центр Токио (в отличие от главной реки Токио Сумиды (, Сумидагава), которая огибает город с севера и с востока).
Над столом на некоторое время повисло молчание.
– Канагава-сан… – Спросил наконец один из японских коллег Александра. – Вы думаете, этот человек поплатился за то, что так бессердечно поступил со своей возлюбленной?
– Кто знает… – Канагава-сан постучал ногтем по корабликам на фарфоре, и бутылка издала мелодичный звон. – Любой человек в здравом уме скажет, что это было простым совпадением, но я уже в том возрасте, когда простительно допускать существование мстительных призраков. Может быть, бог смерти и впрямь рассердился на него за то, что он пренебрег чужой жизнью. Кто знает… – Он улыбнулся, и сидевшие с ним за столиком подчиненные вежливо заулыбались в ответ. Александр тоже растянул губы в улыбке, но нехитрый рассказ начальника не столько его развлек, сколько оставил какое-то неприятное чувство беспокойства, и про себя он порадовался, что в России его не ждала любимая девушка и работать он уезжал с легким сердцем.
А теперь вот на тебе. Или Кисё прав и ему действительно так сильно понравилась Ясуда Томоко? Александр сжал кулак, но из-за того, что рука была мокрой, с силой сжать не получилось. Почему было сразу не вернуться в Россию, объяснив свое возвращение тем, что японцы не любят иностранцев и работать с ними невозможно из-за бесконечной бумажной волокиты и навязчивой японской идеи заполнения рабочего времени хоть какой-нибудь деятельностью, пусть и совершенно бессмысленной? Однажды к ним по какому-то делу зашел начальник отдела финансового мониторинга, очень молодой для своей должности высокий мужчина с серьезным лицом и окинавской фамилией Симабукуро [72] . Увидев, что Александр ничем не занят, он поинтересовался, не скучно ли тому работать в японской компании. Александр, смутившись, ответил, что он только что закончил оформление документов по кредиту для одного клиента и как раз собирается заняться следующим.
72
, состоит из иероглифов «остров» и «сумка/карман».
– Вы могли бы научиться пока складывать оригами, – невозмутимо заметил господин Симабукуро, так что непонятно было, всерьез он или издевается.
– Простите меня, – на всякий случай сказал Александр.
Не говоря ни слова, господин Симабукуро вытащил из лотка принтера чистый листок бумаги, наклонился над столом и принялся что-то складывать. Александр, открыв рот, следил за тем, как тот загибает уголки и тщательно проводит по сгибам кончиком указательного пальца – ноготь у господина Симабукуро был аккуратно подпилен, но немного запачкан чернилами, – и постепенно из бумажных прямоугольников, квадратиков и треугольничков получились сначала голова и два передних плавника, затем острая спинка и широкий волнистый хвост.
– Вот. – Он поставил готовую рыбку перед Александром. – Нас в школе учили складывать оригами, я помню только, как делать карпа-кои, который хорош тем, что можно наделать много одинаковых карпов из бумаги разных цветов. Но если вы приложите достаточно усилий, у вас получится делать и других животных, это не сложно.
Позже из разговоров коллег Александр узнал, что господин Симабукуро давно увлекается оригами, время от времени побеждает в каких-то конкурсах и в свободные от работы дни ездит в детскую больницу развлекать складыванием оригами ее пациентов.
Он представил себе строгого долговязого господина Симабукуро, сидящего на стуле возле постели больного ребенка и складывающего рыбок из плотной разноцветной бумаги.
Из-за дождя на улице почти не было людей. Возле одного из магазинчиков, рядком выстроившихся вдоль тротуара, сидел под навесом большой рыжий кот, – когда с навеса срывалась капля и падала рядом с ним, кот раздраженно дергал ухом, но почему-то не уходил. Александр подошел поближе и увидел, что кот привязан тонким поводком к прислоненному к стене велосипеду: хозяин, видимо, зашел за покупками или выпить чашечку чая с приятелем, работавшим в магазине, а кота оставил снаружи.
– Бедняга. – Александр наклонился, чтобы его погладить, но кот поднял голову и посмотрел на него с угрюмой неприязнью. – Ладно, ладно, не сердись. Не могу я тебя впустить внутрь, что скажет твой хозяин, если ты оставишь его велосипед без присмотра?
Кот отвернулся, как будто понял. Александр постоял возле него еще немного и побрел дальше. Раньше или позже, домой вернуться все равно придется, и раз уж он не сделал этого раньше, ничего не поделаешь, придется сделать это позже. Может быть, стоит съездить в Нагоя, а не торчать безвылазно на Химакадзиме? Александру стало немного веселее от этой мысли. Действительно, можно поехать в Нагоя и увидеться с бывшими коллегами – как бы то ни было, среди них есть те, с кем у него были хорошие отношения, и они точно не откажутся встретиться и пропустить с ним рюмку-другую, а заодно и дать пару советов, что делать дальше. Может статься, и с работой получится еще раз попробовать, – в конце концов, почему бы и нет, с резюме у него все в порядке, Канагава-сан лично позаботился о том, чтобы дать ему самую положительную характеристику: у читающего ее создалось бы впечатление, что, если бы не воля непреодолимых обстоятельств, Александру предложили бы работать в Банке Нагоя по пожизненному контракту.
На улице совсем стихло, даже шум дождя стал каким-то приглушенным. Александр сам не заметил, как ноги принесли его к старому святилищу Хатимана. За небольшими ториями [73] из серого камня виднелась чисто подметенная дорожка, укрытая от дождя смыкавшимися над ней ветвями сосен. Александр сложил зонт, приставил его к столбу ворот и зашел на территорию святилища: у входа стоял небольшой тэмидзуя [74] с покосившимся и поросшим ярко-зеленым мхом деревянным навесом и двумя бамбуковыми ковшиками на каменной чаше, в которой тихо журчала водопроводная вода. Александр омыл руки и рот, как учил его господин Канагава, когда они вместе зашли в святилище Инари, чтобы оставить лисам их пятничные онигири и сакэ: сначала левую руку, потом правую, потом левой рукой ополоснуть губы, затем еще раз омыть левую руку и положить ковш на место, не забыв очистить остатками воды его ручку. Делая это, он про себя улыбнулся: наверное, Канагава-сан был уверен, что его иностранный подчиненный никогда не запомнит правильной последовательности. Выпрямившись, краем глаза он заметил перед святилищем неподвижную фигуру: человек стоял, низко склонив голову и сложив ладони, и, видимо, был глубоко погружен в молитву. Его заслоняла статуя Хатимана: грозный бог был изображен в человеческий рост в виде круглолицего монаха лет сорока, в традиционной такухацугаса [75] на голове. В руке монах держал за хвост большого тунца; фартук из когда-то ярко-красной ткани, повязанный на шею статуи, выцвел от дождей и солнца и стал почти белым.
73
(буквально «птичий насест») – в синтоизме ритуальные ворота без створок перед входом в святилище, обычно выкрашенные в красный цвет, но встречаются и тории естественного цвета материала, дерева или камня, из которого они изготовлены. В японском языке существует образное выражение (тории о кугуру, то есть, буквально, «поднырнуть/пройти под ториями»), что значит «приходить в храм». Пройдя через тории, ограничивающие священное пространство, человек оказывается во владениях ками.
74
(тэмидзуя или тё: дзуя) – специальный небольшой павильон в синтоистских храмах, представляющий собой навес, под которым находится тё: дзубати – резервуар или чаша с водой для ритуального омовения рук и рта перед посещением храма и общением с божествами.
75
– конусообразная шляпа странствующих монахов, обычно плетенная из бамбука, камыша или соломы.
Александр подошел ближе, стараясь ненароком не наступить на какую-нибудь ветку и не зацепиться штаниной за кусты соснового стланика, в свое время, видимо, высаженные вокруг площадки перед храмом, а теперь разросшиеся и захватившие ее практически целиком. Встав сбоку от святилища и еще раз посмотрев на молящегося, он с удивлением обнаружил, что это его знакомый из «Тако»: глаза официанта были закрыты, длинные пальцы сложенных рук плотно прижаты к губам. На волосах серебрилась дождевая влага, и спина была вся мокрая – похоже, он был здесь уже давно. Александру захотелось поскорее уйти, но вместо этого он остался стоять, глядя, как вода струится по покатой крыше храма, выложенной зеленоватой черепицей, и фигуркам комаину [76] : у одной из них мордочка была расколота надвое и оттого имела не свирепое, а больше какое-то обиженное выражение. Закончив молитву, Кисё дважды низко поклонился, затем расстегнул куртку, вытащил из-за пазухи несколько веток какого-то растения с глянцевыми листьями и аккуратно поставил их в вазочку подле ящика для пожертвований. Некоторое время, сидя на корточках, он расправлял листья и поворачивал веточки так и эдак, и наконец, видимо, довольный результатом, выпрямился и сделал несколько шагов назад, не отрывая взгляда от храма.
76
– пара мистических стражей, обычно при входах в синтоистские храмы, но встречаются и возле буддийских. Внешне комаину напоминают львов, но на самом деле это собаки (что следует и из их иероглифического названия, состоящего из знаков «статуя собаки» и «собака»).