Осьмушка
Шрифт:
– Вот такенный. Вроде у меня там органы все были какие-то неправильные. А теперь вообще хрен пойми что. – ухмыляется нахально. – Показать?
– Не надо. Так верю.
– В третьей семье у тебя вроде всё шло неплохо, да? А потом что-то случилось. Скандал вроде какой-то. С этой девушкой из твоей тогдашней школы. Как её имя? Что-то я запамятовал.
Пенелопа краснеет густо, персиковым румянцем по бледно-пепельной коже. Выдыхает трудно:
– Мэй.
– Красивая? – спрашивает Дрейк.
Пенни пожимает
Тогда Дрейк спрашивает иначе:
– Она хорошо пахнет, правильно?
Пенни втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Трёт ладонью лицо. Прикусывает губу. Потом начинает говорить. Что Мэй пахнет как Мэй и никак иначе, и никто и ничто в мире больше не пахнет так, и нет никаких слов, чтобы об этом рассказать, а от молчания, оказывается, бывает очень больно. И башка будто становится набита сладкой ватой, между рёбер дерутся голодные виверны, а ниже, в животе, плавится хренова лава.
А потом над тобой смеются, а потом на тебя орут, а потом всё летит к чертям собачьим, а потом тебя увозят, а потом…
– А Дэвис и Атт здорово тебя доставали? – вдруг спрашивает Дрейк.
Да уж наверняка. И не только они.
Год назад ты однажды дала отпор.
И наказали тебя.
Тебя, а не их.
– У меня есть один друг, – продолжает Дрейк. – Мне показалось, он немного похож на тебя. Иногда, если приходится драться, защищать себя, он вроде как себя забывает – ну, и машется как бешеный. А потом ему другой раз и вспомнить трудно, чего натворил. С тобой было так же?
– Посмотри-ка, Вик. – ухмыляется Джек Холт. – Что скажешь?
Новостейки в одном из пригородов Аргесты – то ещё месиво.
Двое подростков найдены жестоко убитыми.
Если точнее – забиты насмерть.
И ещё одна девочка пропала.
Из «особых», ха. С отклонениями.
Холт – Тшешш из Пожирателей Волков – доволен, будто только что в карты выиграл.
– На фотку глянь. Тупозубые иногда и в упор ничего не видят, твари.
– Четвертинка? – спрашивает Виктор Дрейк.
– Скорей осьмушка. Но не так тебе спроста осьмушка – золото. Я не я буду, Вик, если это не он… не она их так размазала. Отправляйся сейчас. Найдёшь мне эту Пенелопу Уортон, из-под земли мне достань. Если копы первые до неё доберутся – перейми как хочешь.
Хрустит мослами пальцев, поводит плечами под дорогим пиджаком.
– Считай, я нутром чую, Вик. Ведь людьми выращен этот ососок, как свой. Там и рожу особо сильно править-то не придётся. А ухватки их небось впитал словно родненький, и при этом силы и лютости не растерял, может, и больше только яду набрался. Нам теперь его дорастить пару-тройку лет – ты соображаешь, какая от него может быть польза?.. Пусть и правильной крови в нём всего осьмушка… ни за что не поверю, что человечик в нём сильнее орка.
Виктор Дрейк глядит на бледно-пепельное лицо Пенелопы, усеянное там и сям вполне людскими прыщами. Едва различимая масть старых, коренных Каменных кланов, весточка последней
– Не-ет, – тянет Пенни, покачивает кудлатой головой. – Никакого не было беспамятства. Они за мной шли… издевались. Но когда я начала бить, я понимала, что делаю.
Молчит.
Улыбается ласково. Настолько по-тшешшевски, что у матёрого перелицованного орка Вертая, Виктора Дрейка, лёгкая дрожь идёт по загривку.
Добавляет:
– Наверное, смерти они и не заслуживали. Но если бы пришлось, я бы то же самое повторила. Повторила бы… а ведь вы такой, как я. Правда? На вид не сказать, но оно аж зудит. Мы похожие.
– Не совсем, – отвечает Вертай.
Вертай за рулём уже много часов.
Догоняется крепким кофе на заправке, покупает поесть.
Когда нормальная дорога кончается, Вертай успевает крепко порадоваться выносливости славной своей тачки – где только не носят иногда черти помощника господина Джека Холта по различным рабочим задачам. Второй дорожный рассвет пылает над третьим из великих озёр Запада, и хорошо видны голубоватые дымки далёкого стойбища.
– Жить будешь трудно, но весело, – говорит Вертай на про-щанье косматой подлетке-осьмушке. – Недобитки тебя всему научат.
– И они такие же, как я?
– Много общего, – кивает Вертай. – Родня. Пенни, ты – кровный орк. На какую-то часть.
Межняк, записанный когда-то как Пенелопа Уортон, встряхивает грязноватыми патлами, глаза кошечьи горят.
– Старшачат там двои – орк и человек. Самое то что надо для тебя. Придёшь, всё им расскажешь. Брехать не вздумай – ор-чара твои враки нюхом учует прежде, чем ты до конца доврёшь.
– А вы со мной не пойдёте?
– Если пойду, так, глядишь, на месяц там и останусь, как перед начальством потом покажусь. Теперь уж к зиме только навещу, если живой буду.
– Ладно.
Пенни немного мнётся, потом протягивает ладонь. Вертай отвечает человечьим рукопожатием.
«Ещё лет пять назад я бы точно отвёз тебя к Тшешшу, – думает Вертай. – Может быть, ему-то я и смогу внятно обосновать, почему вместо этого я отправил тебя к недобиткам, к Штырь-Ковалям. Но себе-то я точно этого не объясню».
Притаившись
Пенелопа стоит под внимательным взглядом главы этого орочьего табора, до самых костей замерев. Сердце колотится сильно, а выдавать своё настоящее волнение – плохо, никогда ни к чему хорошему не приводит. Эту рвань так просто не разгадаешь – длинный полуобритый орк с зеленоватыми косицами на затылке даже не прерывает своего занятия ради знакомства с Пенни. Орк перебирает какие-то клубни не то луковицы, мелкие и довольно грязные. Под ногтями у него земля. По лицу невозможно сказать – рад или не рад прибытку.