Осьмушка
Шрифт:
Про хрык она слышит впервые. Не то чтобы Пенни было вовсе не любопытно, но уж не настолько, чтобы вылезать из своего убежища.
– Не… я тут посижу.
Ёна мнётся, не уходит.
– Нынче на кошачьем посту старшаки вздыхали, мол, прибыточек-то всё отмороженный ходит, ровно не свой. Битый крепко, то ли что. А я тогда говорю: кто из нас тут не битый в хлюст?.. разве что маленькие. Ты это…
Пенни выходит, сердясь. Пристал тоже, не отвяжешься. Сходить посмотреть краем глаза на этот их хрык, что ещё за чудо света – да и улизнуть потом. Проще
На крепком озёрном берегу зарастает молодым лесом давняя гарь.
Возле приземистого кусточка с невзрачными бледными цветами на тёмной зелени собрались почти все костлявые Зелёного дома, да ещё кое-кто из Жабьего. Улыбаются, будто у них там оказался по меньшей мере мешок золота.
Перед самым кустом сидит Скабс – на голове как обычно подвязана какая-то бабья цветастая косынка, глаза прикрыты, поперёк колен – выгнутый орчий нож-хорунш. Покачивается взад-вперёд, мурлычет без слов песенку.
– Скабс у нас знатно травничает, – говорит Ёна тихонько. – Он всему сам у Тиса выучился, а тот от родителя перенял, от Грома Штырь-Печени. Скабс даже с хрыком ладит! Ни разочка ещё не было, чтоб запоровши.
Вскоре Скабс открывает глаза. Срезает с куста тёмный листочек, мнёт его пальцами, подносит к своему носу… оборачивается, процветая такой улыбкой, что кажется Пенни даже более трёхнутым, чем обычно.
– Хрык-душистый, – произносит Скабс так, будто отвечает Пенни на неспрошенное. – Злой, но добрый. Старшак сам говорил. Сердит в нём дух сидит, но теперь хорошо можно взять. В пору. Потом ещё только под Волчью луну можно будет, но тогда уж не для дела, а так – баловаться.
– Дух? – хмыкает Пенни.
– Отвечаю, – говорит Ёна. – Вон хоть у нэннэчи Магды спросишь. Она учёная, она почти то же говорила.
– По-людски хрыкова духа зовут Алкалоид, – подтверждает Скабс.
– Ну и зачем он нужен, этот хрык?
В это время Скабс передаёт размятый листочек, чтобы все в очередь его понюхали. Ржавка, уже успевши, говорит со смешком:
– Ну баловаться.
Другие тут же пускаются вспоминать случаи, когда клану пригодился хрык – например, его варят, когда у нэннэчи Сал сильно болят суставы, или ещё когда Магде тащили изо рта пару совсем, совсем плохих зубов.
Кривда передаёт хрыковый листочек Пенелопе, хотя она и так уже может чуять вокруг странно щекотный запах. Листок пахнет как-то пьяно и густо-фиолетово… хотя разве бывает цвет у запаха?.. Отчего-то в память вламывается Мэй, пусть запах и не схож, а только… так же полна башка сладкой ваты, и кровь бежит по жилам быстрее и горячее, и…
– Хорош, – Ёна живо забирает листок. – Тебе впервой, да на человечью кровь, не сильновато ли будет. Смотри, пальцы не лизни, пока руки не помоем.
Сейчас Пенни почему-то нет никакой охоты злиться. Тени от набегающих на солнце быстрых облаков кажутся ей ласковыми, и почти видно, как ветерок добрым гривастым зверем скачет там и тут, мягонько ластится к коже.
– А оркам-то хрык пригождается? – вопрос будто сам собой выпархивает
– Да вот хотя бы когда Билли-Булат себе руку ломал и вот эту косточку, – Ёна постукивает кончиками согнутых пальцев себе по ключице. – Это два раза пришлось ломать, – постукивает по ключице Пенни, наверное чтобы было понятнее.
– Сам себе, что ли? Специально? Два раза? Зачем ещё? – ух, вопросики просто как мармеладные червячки полезли, легко так, весело.
– Так срослось когда-то худо, вот и пришлось.
– А что будет, если я теперь пальцы облизну, пока руки не вымою?
– Ой, плохо может стать, – говорит Ёна мечтательным голосом. – Ветролёт головой словишь. Живот заболит, чего доброго. Присядь-ка, Уортон, посиди пока, видать крепковасто тебя забрало, на первый-то раз.
Ёна усаживает Пенелопу в тень у вывернутого пня. Костлявые помогают Скабсу, аккуратно срезают хрыковые листочки. Скабс складывает их к себе в сумку. Пенни думает, что крепковато забрало не только её – вон Ржавка с Дэем тоже совсем не помогают, а за берёзиной мурчат, в дёсны долбятся. Ей сейчас совсем и не противно на это глядеть, а только забавно. Ржавку и так хлебушком не корми – дай только полизаться с кем попало. Смешно. И как это им клыки не мешают!
– Хватит, – говорит Скабс, и сбор удивительного хрыка закругляется тут же по его слову, хотя на взгляд Пенни с куста немного-то отбавилось. – мы Алкалоида не обидим – так и он на нас не осердится.
Гладит куст ладонями по блёклым цветочкам, по тёмной зелени, низко кланяется, коснувшись листвы лбом.
Потом все идут к озеру мыть руки, чтобы ни у кого случайно не приключился «ветролёт». Пенни смеётся над этим словом. Ёна тянет её за запястье и лопочет что-то весёлое, сбившись на орочье наречие. Ёна хороший, вправду, кажется, друг…
Хрыков лёгкий дурман выветривается быстро, едва они доходят до вольной воды.
Пенелопа отряхивает мокрые руки.
Снова злится, втрое против прежнего. На Ёну-дурня, на всех этих костлявых, за то, что… да велика ли разница, за что. И за себя стыдно – ишь тут, размякла от какой-то дрянной травы. И досадно. Очень досадно, что дурман прошёл как не бывало. Не выпрашивать же у Скабса ещё листочек. Может, потихоньку вернуться…
Ёна говорит, что она, оказывается, хорошо смеётся, а прежде он такого, мол, и слыхом не слыхал. Пенелопе враз делается ещё стыднее и досаднее.
– Нне, а чё, – вдруг подаёт голос Кривда. – А нне размять бы ннам жилочки? Забежим отсюда берегом до стойбища в правские догонняйки?
– Да что мы – дети малые, что ли, – ворчит Пенни, не удержавшись.
– Так то ж не простые тебе маляшьи догоняйки, а правские! – возражает Мирка, откидывает с лица синеватые кудри.
Объясняют вперебой:
– Так и старшаки с нами, быват, бегают.
– Битьём в догоняйках не бьют, а свалили тебя на землю – значит, всё: ты мертвятина!
– А если так догнали, можешь ловца на землю сбить – и беги себе дальше, выходит твоя победа.