Осьмушка
Шрифт:
– Другой раз и коза от волчары отобьётся, и заяц лисовина запороть может!..
– Давай с ннами, Уортон, если жилы крепкие!
– Да в жилах ли дело – если духу хватит… Уортон с другими орками-то ещё не бегавши.
Руки Пенни сжимаются в кулаки.
«Ах, думаете, духу не хватит с вами бегать?
Думаете, я слабачка!
Вот и поглядим…»
Когда пора притормозить, ноги не слушаются!
Пенни с маху пролетает почти половину лагеря.
Ошарашенная собственной скоростью, жгучей погоней,
Штырь-старшак щурится, придерживает за плечи – растрёпанный межнячок готов, кажется, броситься обратно так же резво, как сюда лытал.
Через пару мгновений след-в-след налетает орава, наваливается горячим, орущим от восторга клубком.
– Оой, Уортон, можешь!
– Рогатку взрослую на охоте как есть догонишь!!
– Тис!! Ты видал, как бегает?!!
– Ёна за ловца, так сперва догнал было, а Уортон не промах!
– Ага, так меня шатнувши, что я кубарем!
– А Уортон тогда ещё лише бежать!
– И слухайте, дышит-то почти ровненько…
– Да, – произносит Тис. Улыбается. Доволен. – Я-то видел. Ишь как удачно мы тут встретились, а то тебя мимо унесло бы в дали дальние.
Пенелопе отчего-то хорошо.
Может она бегать.
Ещё как.
Даже злость с досадой далеко отстали.
Или, может быть, хрык ещё не до конца выветрился?
– Вот, старшак, держи. – Скабс протягивает Штырю сумку. – Мы в старой гари хрыка набрали, сердитого. Теперь посушить правильно, а это мне ещё тебе бы в руки посмотреть немножко.
К ночи у Пенни готов дельный план.
Встать выйти, пока все спят или сонные – никто особо не спросит: ну мало ли по какому неотложному делу бывает необходимо выйти. Тихо обойти лагерь подальше от сторожевых – не кошек, конечно, а орков. Про себя Пенелопа думает, что вся эта пасека якобы за кошками – вроде как фигура речи, означающая бодрствующих по очереди часовых, ну а кошки просто рядом крутятся в расчёте на какую-нибудь подачку. Ни в коем случае не оказаться возле старшачьей палатки. Потом бегом-лётом до старой гари. Пользоваться своим прекрасным нюхом Пенелопе доводилось прежде не раз. Она не сомневается, что хрыков куст найти будет совсем не сложно. Набрать себе в пакетик, понадёжнее завернуть в целлофан – как раз сыскала нужную торбочку – да и запрятать под берегом, у камня, куда она ходит купаться, отдельно от остальных. А что такого? А ничего такого. В злого духа Пенелопа не верит.
И ведь всё идёт гладко.
Никто, кажется, не замечает, не окликает её вблизи лагеря.
И дорогу ноги хорошо помнят, просто на удивление.
Хитрость удаётся на славу, комарик носа не подточит, как говорила иногда вторая приёмная мамка.
Ну вот. Успокоиться, а там можно и нарвать для себя, сколько нужно. Сколько угодно.
Ха, алкалоид…
– Гуляешь?
Рука Пенни замирает, не коснувшись хрыковых листочков.
Прямо
Пенелопу Уортон обливает потом, точь-в-точь как холодной росой.
Луна плывёт в облачной дымке сточенным с одного боку пятаком высоко над ними. Пенни медленно, как в дурнотном сне, оборачивается. Ни единой мыслишки во всей голове. Одна перед ней гибель, или адская трёпка, ой. Неизвестно ещё, что легче.
– А то давай в самые правские догоняйки до стойбища. Чур я за ловца.
Лицо Штыря скрыто густой тенью от той самой берёзы, возле которой днём, неворотимое время назад, целовались Дэй и Ржавка.
По голосу так и слыхать – улыбается зубасто.
Но это явно не обещает ничего хорошего.
– До костра не возьму – выходит твоя победа, – Штырь делает полшага вперёд. – Ну. Чего стоишь? Поймаю – съем!
Пенни бросается бежать.
Скоро становится ясно: одной скоростью не спастись.
Пенни пытается петлять.
Но Штырь, кажется, везде.
В след, справа ли, слева, а то даже непостижимым образом впереди – несколько раз Пенни едва опять не налетает на страшного орка, шарахается прочь с придушенным криком.
Она уже напрочь теряет дорогу. Сбивается, не может понять, где озеро, где лагерь, где она сама.
Не может. Больше не может.
Запоздало верит всем жаром сердца в проклятого злого духа. Конечно, злой дух, охраняющий хрыковый куст, существует, и ещё как. Только последняя дура могла не верить в это. Духа зовут Штырь, и убежать от него невозможно.
Бежит уже на одном своём ужасе, и ужас шире неба, острее стального лезвия, ледяней Луны.
Вдруг замечает огонёк лагеря – и не такой уж дальний! Пускай и совсем не с той стороны, с которой чаяла его увидеть.
Враз являются какие-то запасные силы, второе дыхание, надежда, чтобы ещё поднажать…
И вовсе недалеко от спасения запинается обо что-то – поди разбери – ахает бессильно, взмахивает руками, падает прямо в гибель – невозможная сила выхватывает её из падения вверх.
Держит крепко, и осторожно ставит на дрожащие ноги.
И без спешки ведёт, спотыкающуюся, всхлипывающую, к маленькому огню, к кошкам, к спокойному конопатому Ковалю, к бабушке Сал…
– Хорошо бегаешь, – говорит Штырь-старшак. – Почти меня победила.
Пенни судорожно дышит, пытаясь не разреветься.
– От нынешней ночи и в свой черёд теперь тоже будешь над кошками пастырничать.
Пенелопа не может разобрать, наказание это ей такое или что-то совсем другое, да и важно ли это сейчас, когда кажется – её вот-вот своим же сердцем вырвет.
– Ты хоть слышишь ли, как ребята тебя величают, м?
Кажется, старшак ждёт ответа, и Пенни через силу, давясь слезами, выговаривает:
– П-по фамилии…
– Так, да не так, – Тис хмыкает. – Ты слушай-то хоть попристальней. На людской-то слух, может, и невелика разница. Но она есть. Не «Уортон», а «Воартн», «Резак». Я тебя тоже так стану звать.