Основатель
Шрифт:
Миклош с иронией посмотрел на огромный сейф — закопченный, поцарапанный, но устоявший. Он больше пяти лет еженедельно накладывал на него заклинание за заклинанием, так что эти два олуха были не правы. Дверь выдержала бы и динамит.
— Значит, и тебя можно провести, Хранья. — Нахттотер довольно улыбнулся. — Норико!
— Что прикажете, господин?
— Держи лестницу. Никто не должен пойти за мной. И ты не ходи. Это опасно.
Она заняла оборону, наконец-то избавившись от маски и зонта.
Миклош присел над телом Фавста, обмакнул указательный и средний пальцы левой руки в кровь. Забыв
В следующее мгновение он оказался в круглом коридоре, оплетенном терновником. Черные шипы торчали со всех сторон, словно шпаги — острые, безжалостные и смертельные. Нахттотер, не обращая на них внимания, смело шагал вперед, туда, где пахло тлением и пульсировал бледно-серый огонек. Он не боялся. Знал, что собственное детище его не сожрет.
Четырежды рыцарь ночи чувствовал сопротивление воздуха — каждый раз он проходил проверку, и заклинания-ловушки пропускали его дальше.
Миклош не приходил сюда уже очень давно. Казалось, за это время прошла целая вечность. Возможно, так и было, но его помнили. Миновав остекленевший скелет — останки одного из солдат, на котором он испытывал свои крысоловки, господин Бальза оказался в комнате, похожей на осиное гнездо.
Серые, а точнее бесцветные, похожие на тонкую бумагу стены, с крупными, немного округлыми шестигранными ячейками, заполненными стеклянными останками людей и кровных братьев, принесенных в жертву ради безопасности главного сокровища клана Нахтцеррет.
Сквозь стекло скелетов пробивался бледный свет. Лучи, заканчивающиеся солнечными зайчиками, беспрерывно ползли по стенам, полу и потолку, то и дело мигая, прерываясь и возвращаясь вновь. Создавалось впечатление, будто комната, словно огромное яблоко, подвешенное на ветку, все время вертится вокруг собственной оси.
Еще одна ловушка, обезвредить которую нельзя. Неправильный выбор станет фатальным. Господин Бальза сориентировался только по ему видимым приметам, подошел к ячейкам, выбрал четвертую от пола, где покоился скелет одного из потомков германских королей, и быстро начал считать. Когда ячейка потемнела, а свет исчез, он схватил стеклянный череп и с силой раздавил. Тот хрустнул, словно костяной, почернел, прошел прахом сквозь пальцы, оставив в руках господина Бальзы сверток, который был гораздо больше, чем внутреннее пространство черепушки.
Миклош неспешно развернул тряпку, ранее бывшую частью парадной мантии Луция, и, как всегда с трепетом, взглянул на Жало.
Это был короткий, кривой, обоюдоострый кинжал. Мастер сделал его рукоять в виде осиного тела, а клинок — темно-серый, матовый, не отражающий ни лучика света — похожим на жало. Ножны у оружия отсутствовали.
Нахттотер, не колеблясь, воткнул клинок себе в предплечье и, испытывая дикую боль, направлял его параллельно кости до тех пор, пока все жало не скрылось в руке. Не обращая внимания на кровь, он дождался, когда полоски на теле осы нальются золотом, а фасеточные глаза станут фиолетовыми.
Когда насекомое пошевелило усиками и лапками, расправило крылья и сердито зажужжало, он поднес по-прежнему остающийся в руке нож к лицу, заглянул в наполненные жизнью глаза и улыбнулся…
Наваждение схлынуло, оружие вновь было лишь оружием, и Миклош со стоном вытащил клинок из раны, поливая кровью пол.
Все. Дело сделано. Жало считает его своим хозяином.
— Вот теперь мы позабавимся, — пробормотал он, чувствуя, как по лицу катится пот.
Собираясь устроить Хранье взбучку, нахттотер направился назад и не желал думать о последствиях союза с древней вещью. Господин Бальза решил воспользоваться артефактом, который молчал уже столько веков.
Спокойствие Норико, увидевшей, что принес господин, дало трещину. Ее лицо вспыхнуло, и в нем читались радость, восхищение, обожание и религиозный экстаз.
— Господин! — прошептала она. — Неужели я увижу расцвет эпохи клана Нахтцеррет?
— Время покаже…
Он не успел договорить, потому что дом тряхнуло, а лампы дневного света померкли.
— Отлично! — довольно воскликнул Миклош. — Началось!
В ответ особняк содрогнулся, а потолок пошел трещинами.
Для «Лунной крепости» это был самый тяжелый и неудачный год. За месяц с хвостиком она пережила переворот, частичное разрушение и переделку, и вот теперь — очередное сражение. Арлекин успешно справился со своей задачей. Все атакующие заклинания, с давних пор вмурованные в стены здания и спрятанные на территории, были активированы. И теперь на бал Храньи заявились нежданные гости в виде материализованных заклятий.
В центральном корпусе шел тяжелый магический бой.
— Могла бы и не делать ремонт, — глумливо произнес Миклош, но тут же озабоченно нахмурился.
Создавалось впечатление, что в битве с его магическими «охранниками» участвуют как минимум два главы кланов. С Жалом нахттотер не собирался отступать — месть толкала его разобраться с Храньей прямо сейчас. На ходу сорвав маску, он швырнул ее в угол и с хищным оскалом поспешил туда, где гремели и рвались заклинания.
Он увидел женщину, бегущую в их направлении, прищурился и окликнул ее по имени:
— Лилит!
Сторонница Храньи отшатнулась, ее лицо исказилось ужасом, и в Миклоша понесся «Зловещий червь». Бальза в ответ использовал Жало, крест-накрест рассекая воздух. Первым ударом он разрушил заклинание, вторым убил женщину, до которой было чуть больше тридцати метров. Ее тело развалилось на две неровные половинки, в потолок ударил фонтан крови. Миклош мгновенно почувствовал ломоту в висках, мир стал тусклым, нечетким, искаженным. Зашумел, зазвенел, накренился, начал закручиваться в спираль…
Норико крепко взяла господина Бальзу под локоть одной рукой. Вторую поднесла к его рту. Миклош, не колеблясь, впился зубами в обнаженное запястье, разрывая кожу, плоть и сосуды. Японка, не давая нахттотеру упасть, следила лишь за пустым коридором. На ее лице не отразилось ни тени эмоций, словно она не чувствовала боли.
Мир господина Бальзы вновь стал прежним — обрел запахи, цвет, звук и перспективу.
— Щедро, Норико, — прошептал Миклош, промокнув красные губы носовым платком. — Очень щедро. Но в следующий раз потрудись поймать мне кого-нибудь менее ценного, чем ты.