Основная операция

Корецкий Данил Аркадьевич

Атомные подводные лодки России и США постоянно ведут игру в кошки-мышки. Стратегические ракетоносцы, образно и метко называемые газетчиками «убийцами городов», барражируют в установленном районе, выдерживая так называемый залповый курс, рассчитанный с учетом десятков физико-гидрологических факторов: от температуры и плотности воды до направления вращения земного шара — и обеспечивающий стопроцентное поражение целей. Их выслеживают более скоростные и маневренные торпедные лодки — «охотники», стремящиеся согнать «убийцу городов» с залпового курса и пристроиться сзади, нацелив в корму полуметровые жерла торпедных аппаратов. Крейсер пытается оторваться, используя акустические заслоны и имитаторы, бортовые компьютеры спешно вносят новые данные в

системы наведения пускового комплекса, поднимая «провалившийся» процент уверенного попадания. Потерявший ракетоносец «охотник» бросается на поиски, привлекая на помощь данные спутниковой, авиационной и корабельной разведки, а «убийца городов» маскируется, маневрируя, прячась под слоем скачка или ныряя на предельную глубину.

Так и кружится в зеленой, голубоватой или угольно-черной толще Мирового океана эта нескончаемая карусель, являющаяся сутью боевого дежурства подводного флота в мирное время. Обеспечивающая успех скрытность действий атомных субмарин требует выполнения ряда требований и, в частности, выбора малошумных скоростей хода. «Убийцы городов» крадутся на десяти-пятнадцати узлах, оставляя неиспользованную мощность двигателей на случай чрезвычайных обстоятельств.

Наплевав на скрытность, «барракуда» развила все тридцать узлов, которые позволяли конструктивные особенности силовой установки. Вибрировал корпус, гудел главный турбозубчатый агрегат, стонали парогенераторы, истерически бились циркуляционные насосы, лопались кавитационные полости на лопастях бешено взбивающих воду гребных винтов. Со скоростью курьерского поезда стодвадцатиметровая махина водоизмещением в девятнадцать тысяч тонн неслась по миру вечного безмолвия, распугивая косяки рыб, издавая слышимый за много миль акустический рев и оставляя за собой широкий, долго не исчезающий кильватерный след. Этот «хвост» из мириадов пузырьков воздуха и взбитой пены отлично просматривался с высоты триста сорок пять километров, делающий очередной виток «Плутон» сфотографировал его и передал на командный пункт, в очередной раз зафиксировав положение беглой атомарины.

Повышенный шум и вибрация вызывали дополнительное раздражение у экипажа. Офицеры и матросы понимали: с этим рейсом что-то нечисто. Но глумливая поговорка «куда ты денешься с подводной лодки» в данном случае утрачивала метафоричность и представала жестокой правдой — деваться некуда. Тем более что внешне ничего особенного вроде и не происходило, если не проявлять ненужную сообразительность и всегда наказуемую в армии и на флоте инициативу, то можно сделать вид, будто они находятся в самом обычном походе. И выполнять команды: слушать воду, прокладывать курс, давать ход, обеспечивать живучесть… Потому что только таким путем можно выжить. Но загнанные внутрь сомнения вызывают неудовлетворенность и глухую злобу, и без того тяжелая психологическая атмосфера подводного плавания теперь была пронизана нитями недовольства и подозрительности.

— Куда это мы так летим? — язвительно сказал главный механик, которого на всех лодках — и атомных и дизельных — зовут «дедом». — За все время службы ни разу такого не видел! На борту некомплект, сменности нет, люди засыпают на вахтах… Что за бардак!

Никто из находящихся в центральном посту ему не ответил. Рулевой, гидроакустик и радист были малоразговорчивыми неприметными личностями. Они молча делали свою работу, механически жевали сухие пайки, подменяясь, выкраивали час-другой для отдыха. По наблюдению Чижика, они являлись специалистами, а не боевиками. Маячивший постоянно за спиной Лисогрузов не ввязывался в беседы, не имеющие практического значения. А сам капитанлейтенант слишком хорошо знал историю «деда», чтобы вступать с ним в дискуссии.

Лет двенадцать назад молодой капитан третьего ранга Казаков получил назначение главным механиком на РПКСН Северного подводного флота «К-490» — «Ленинский комсомол». Только вновь назначенный главмех начал принимать дела у своего предшественника, как приходит приказ на переход в Южное полушарие. Причем не простой переход, а посвященный очередному съезду КПСС. Отсюда и срочность, и чрезвычайность, и важность, и все то, что последовало.

— Раз переоформиться не успели, я тебя в списках показываю вторым механиком, — говорит командир. — А фактически будешь «дедом». Давай, руководи, а то Дьячков, сукин сын, все запустил. Насосется спирта и ползает, как сонная муха, а холодильная машина уже второй поход барахлит, помпы разваливаются…

Чтобы показать значимость мероприятия, «К-490» погнали не кратчайшим северным путем, а южным — через Норвежское море, мимо Великобритании, вокруг Африки, короче, в кругосветку. Почти сорок суток шли. Дьячков дела сдал и вел себя словно на пенсии: выпьет и спит, проснется — опять выпьет. А Казаков крутился, как балерина — агрегаты и узлы отремонтировал, холодильную машину в порядок привел, сразу температура в отсеках на пять градусов снизилась, людям жить и работать легче стало. Когда экватор пересекали, в реакторе давление охлаждающей жидкости падать стало, такой случай уже был в семидесятых — чуть промедлили, и половина экипажа погибла, а лодка превратилась в радиоактивный гроб и стала на вечный отстой. На этот раз главмех сразу решение нашел, предотвратил аварию, правда, седых волос и у него, и у командира изрядно прибавилось.

По плану, точно к съезду «Ленинский комсомол» прибыл к месту новой дислокации. Как водится, отрапортовали, доложили, в газетах пропечатали, стали награды раздавать. Командиру и главмеху за такой поход положено Героя. А главмех по спискам Дьячков. Вот и получил Дьячков Золотую Звезду. Ну и дальше кому что следует: старпому — орден Ленина, командиру БЧ-1 — Красную Звездочку, словом, всем сестрам по серьгам. А второму механику ничего не полагается, так и остался Казаков с пустой грудью. И командир сочувствовал, и другие офицеры, только поправлять больших начальников никто не решился. А Казаков на том и сломался: выпивать стал да на все хер забил. Циничные замечания отпускает, критиканствует, подначивает кого придется без оглядки на звания, очерняет, в общем, флотскую действительность. Потому так кап-три и остался.

— Какой идиот приказал давить тридцать узлов? — не унимался «дед». Ему недавно исполнилось сорок два, но на вид можно было дать и шестьдесят восемь. Не столько из-за косматой бороды, сколько из-за морщинистой кожи, сутулости и глаз — потухших угольков, подернутых остывшим пеплом. Даже не приближаясь, Чижик знал, что от него исходит явственный запах перегара.

— Мы и сами ничего не видим, и о себе орем на весь океан! Как самоубийцы! Это любой салага знает…

Идти на максимальной скорости приказал Лисогрузов. Ему надо было быстрей привести лодку в заданный квадрат, о возможных осложнениях он не задумывался. Но слова «деда» включили инстинкт самосохранения.

— В чем мы больше выиграем — в скорости или скрытности? — спросил он у Чижика. Тот зло усмехнулся.

— Нечего командовать, если ни хрена не знаешь. От кого удираешь? «Охотники» ведь не только за спиной! Они по всему океану и сейчас стягиваются к нашему квадрату. А ты орешь им: «Я здесь! Вот он я!» Да и идем почти вслепую, попадется по курсу другой корабль, скала или отмель — кранты!

Лисогрузов не обиделся.

— Откуда я все это знаю? Учился двадцать лет назад, недоучился… Командуй, как надо…

Чижик усмехнулся еще раз.

— Ход — двадцать узлов, — скомандовал он по внутренней связи.

Приказ поступил в БЧ-5. Командный пункт ядерно-энергетической установки располагался в кормовой части. Небольшое помещение представляло уменьшенную копию диспетчерской атомной электростанции. Пульт управления, сотни приборов на стенах, россыпь разноцветных лампочек и раздраженные, одуревшие от недосыпания «управленцы». Оба были голыми по пояс, оба блестели от пота.

— Есть ход двадцать узлов, — по-уставному четко отозвался лейтенант Максимов и снизил мощность реактора. А повернувшись к Ивантееву, сказал: