Основная операция
Шрифт:
— Товарищ Евсеев? — человек извлек красное удостоверение, раскрыл, приблизил и спрятал — все одним отработанным движением. — Генерал Верлинов приглашает вас для консультаций.
— Верлинов? — переспросил индуктор. Он порвал с прошлым и предпочел бы никогда не слышать это имя. Но генерал всегда держал слово и хорошо платил.
Федор Степанович переглянулся с женой. Та связывала фамилию Верлинова с постоянной работой супруга, солидным заработком, премиями к праздникам — Вряд ли она поняла бы его принципиальность и одобрила отказ. Особенно при сложившихся обстоятельствах.
Через
— Лыськов, — мрачно представился полноватый пожилой мужчина, озабоченно потирая подбородок.
— Самохин, — растрепанный нервозный тип с отрешенным от всего мирского взглядом напоминал безумного изобретателя из западного триллера.
На плакате изображался в разрезе конусообразный предмет, похожий на снаряд. Витавшее в комнате напряжение было напрямую связано с этим предметом.
— Похоже, решения нет, Валерий Антонович, — глядя в сторону, сказал Лыськов. — Может, Князев или Лавров что-нибудь нащупают…
Верлинов покачал головой. Он очень плохо выглядел: черты лица заострились, запали глаза, посерела кожа.
— Князева нет в Москве, уехал и никаких следов. А Лавров выбросился с балкона прошлым летом. Выпил бутылку водки и прыгнул.
Движением руки генерал пресек поток сожалений и вопросов.
— Объясните товарищу Евсееву, как включить двигатель подземохода. В принципе. Если бы к нему можно было подобраться.
— Тогда бы никакой проблемы и не было, — раздраженно оскалился Самохин. — Есть рукоятка в аварийном лючке, можно закоротить группу запуска…
— Вот и расскажите это Федору Степановичу. Очень подробно и наглядно. Чтобы он мог все хорошо представить.
— Мне нужны фотографии, — вмешался индуктор. — А еще лучше — соответствующие детали. Эта рукоятка, например…
— И что это даст?! — вскинулся Самохин.
— Не вдавайтесь в частности, — холодно сказал Верлинов. — Объяснить, показать фотографии и детали. Ясно?
Лыськов и Самохин кивнули.
В своем огромном, отделанном мореным дубом кабинете адмирал флота Истомин не был похож на тракториста, и ни одной бабке, если бы она сумела просочиться сквозь многочисленные посты Главкомата ВМФ, не пришло бы в голову предлагать ему магарыч. Обстановка власти и строгий, расшитый золотом мундир облагораживали внешность, и средней руки физиономист не усмотрел бы черт бабника и выпивохи в лице крупного военачальника и ответственного государственного деятеля. Сейчас маленькие глазки лучились не хитростью, а гневом, и стоящий на ковре перед массивным столом Косилкин, несмотря на контр-адмиральскую форму, выглядел нашкодившим мальчишкой.
— Что я должен был сказать министру… твою мать? — гремел главком. — Он получил первостатейный пропиздон, когда ноту американцев прочли там, наверху! И сам не мог ничего объяснить! А потому потребовал объяснений с меня! Ты соображаешь, что это значит?!
Косилкин скорбно кивнул. Он понимал, что стоит на краю. При скандалах такого масштаба личные дружеские отношения ничего не значат. Правда, общие дела, особенно денежные, могут сыграть свою роль. Но лишь до определенного уровня скандальности. Как только ситуация станет критической, вступает в силу принцип «каждый за себя», и тогда рубятся все связи, без разбора, в жертву приносится любой, кого удается подсунуть вместо себя.
— Ни хера ты не соображаешь! Знаешь, что они написали? — Истомин надел узкие очки и заглянул в лист ксерокопии. — «Правительство Соединенных Штатов выражает озабоченность фактом несанкционированного выхода в открытое море атомного ракетного крейсера „К-755“ и утратой контроля за ним со стороны командования флотом…»
Главком глянул поверх очков так грозно, будто и не выпита ими вместе бочка водки, заменяющая в руководящей среде пресловутый «пуд соли».
— Факт выхода зафиксирован спутниковым слежением, это понятно… Но откуда они узнали про несанкционированность и утрату контроля?! — Истомин яростно потряс ксерокопией. — Гонтаря это заинтересовало больше всего! Дело пахнет шпионажем в Главкомате! И он поручил ГРУ разобраться во всем нашем дерьме. А чего разбираться? Про угон знали я и ты! Двое! Я держал язык за зубами, выходит, ты настучал американцам!
От обвинения в столь чудовищном грехе у Косилкина подогнулись колени.
— Почему двое? А на базе? А шифровальщики? А дежурный по штабу? Да мало ли кто еще? Может, весь этот угон подстроили американцы? — лихорадочно оправдывался он, прикидывая, насколько убедительными выглядят его доводы.
Адмирал устало махнул рукой и сбавил тон.
— Не устраивай детский сад. Они тут пишут: «Надеемся, что соответствующие российские власти способны взять ситуацию под контроль, вместе с тем оставляем за собой право принятия мер, исключающих ее катастрофическое развитие. С пожеланием успехов и выражением искреннего уважения…» Ну и прочие дипломатические штучки. Как по-твоему, о каких мерах идет речь?
Смягчение главкома было добрым знаком, но Косилкин все еще пребывал в оцепенении. Он только пожал плечами.
— Потопят к чертовой матери и поднимут скандал в ООН! И окажутся правыми, выступят в роли спасителей человечества, потому что пресекли непрогнозируемое развитие событий: шестнадцать ракет с атомными боеголовками представляют угрозу для всей планеты! Так?
— Так, — кивнул контр-адмирал.
— Значит, первоочередная задача — узнать, кто осуществил захват, и попробовать потянуть ниточку обратно. Не получится — самим потопить ее и отказаться от несанкционированного выхода и всего остального. Ясно?
Косилкин снова кивнул.
— Я послал Мотина в Ракушку. Сегодня он вернется и доложит, что удалось раскопать.
— Какого Мотина? Который кабанов сырьем жрет? — напоминание о совместном проведении досуга явилось хорошим знаком: главком давал понять, что они по-прежнему вместе.
— Его, товарищ адмирал флота, — благодарно улыбнулся контр-адмирал.
— Ну, он все вытянет вместе с кишками… — на этот раз в голосе чувствовались одобрительные нотки. — Давай, иди, командуй…