Основы лингвокультурологии
Шрифт:
Культурной памятью объясняется семантическая эволюция, при которой слово чаще всего движется от конкретного к абстрактному. Детище первоначально обозначало «дитя», а сейчас ‘плод творческой, интеллектуальной, ментальной деятельности’. Свергнути начиналось со значения ‘скинуть’ (свергнути порты ‘снять штаны’), которое утратило и приобрело значение ‘силой лишить власти, могущества, низложить’ [MAC: 4: 40]. Обрести ‘найти’ сейчас означает ‘судьбозначимость «предмета речи»’. Однако слово в своей эволюции может проделать и путь от широкого, абстрактного к конкретному, частному. Глагол идти в древнерусском языке, как и в английском языке, прилагался и к ползущим, и к летящим, и к плывущим объектам.
Русский язык отразил отличие христианского взгляда от языческого. Так, не-христианское реализовано в «языческих» лексемах: вьлшьба ‘колдовство, чародейство’, гульный ‘волшебный’ кобь ‘гадание по птичьему помету’, кобление ‘то же’, любьжа ‘приворот‘, обаяньник ‘чародей, волхв’ [Черепанова 1995:139].
Противопоставление «христианское/языческое» выразилось в наличии двух, этимологически восходящих к одному индоевропейскому источнику, корней: куд– (кудесьник) как элемент языческого представления и чуд– (чудо, чудодеяние, чудьный) – христианского мироощущения [Черепанова 1995:140]. «Языческим» является суффикс – ище-: церквище ‘нехристианский храм’, требище ‘жертвенник у нехристиан’ (у христиан – требник), капище ‘языческий идол, место языческого служения’ (христианское капь ‘образ’). Отсюда отрицательная коннотация у слов необрядового характера с суффиксом – ищ– (игрище, гульбище, идолище) [Черепанова 1995:140].
Эволюция некоторых русских слов происходила под воздействием Священного Писания. Существительное риза обозначало одежду вообще, но позже выработало значение ‘верхнее облачение священника при богослужении' [MAC: 3:717]. Роман В. Дудинцева логичнее было бы назвать «Белые ризы», а не «Белые одежды». Под влиянием Библии глагол вожделеть приобретает отрицательный оттенок. Глагол искусить первоначально означал ‘испытать, получить опыт’ (искусный мастер), но Библия осудила факт искушения. Глагол преобразить ‘изменить’ приобрел сему ‘улучшить’, поэтому сейчас можно сказать изменить к лучшему, но нельзя говорить преобразить к лучшему. Глагол ведать ‘знать вообще’ сейчас не сочетается с именами «негативного» субъекта. В истории русского языка (ив русской ментальности) изменилось соотношение синонимических глаголов ведать и знать. Ведать можно было только с помощью органов чувств, а знать – это чистое знание, возможно, сверхъестественное. Ведун, ведьма – это отрицательная оценка, а знахарь – положительная. Интересно, что в новгородских берестяных грамотах, отразивших бытовую жизнь горожан, наличествует только глагол ведать. Сравнивая глаголы верить и веровать, обнаруживаем у последнего сакральный смысл. Существительное неприязнь в древнерусском и церковнославянском языках – одно из названий дьявола.
Обмирщение русского языка, связанное с секуляризацией общественной жизни, привело к тому, что «отрицательные», с точки зрения Библии, слова приобретали положительный смысл. Это очаровать, обаять, прельстить, обворожительный, чары, обожать. Восхищение первоначально означало ‘похищение’, пленительный — ‘берущий в плен’; исчезает отрицательная оценка из слов гордиться, гордость, страсть ‘страх, страдание’.
Сочетаемостные возможности слова – тоже своеобразное свойство «культурной памяти». Почему можно сказать Взоры Европы обращены к России, но нельзя * Взгляды Европы…? Известно, что слова очи, уста, взор исконно означали ‘мысленное восприятие’. Отсюда мысленный взор, но нельзя * мысленный взгляд. Друг в русском языке может быть близкий, лучший, закадычный, задушевный, настоящий, а вот знакомый, приятель не могут определяться прилагательными настоящий, надежный, задушевный, истинный. Русская ментальность этого не допустит.
Связь языка и культуры рождает коннотацию слова. Коннотация – это несущественные, но устойчивые признаки выражаемого лексемой понятия, воплощающие принятую в обществе оценку соответствующего предмета или факта, отражающие связанные со словом культурные представления и традиции. Не входя непосредственно в лексическое значение и не являясь следствиями из него, эти признаки объективно обнаруживают себя в языке, получая закрепление в переносных значениях, привычных метафорах и сравнениях, фраземах, полусвободных сочетаниях, производных словах (формулировка Ю.Д. Апресяна цит. по: [Кобозева 1995:102–103]). Понятие о коннотации впервые возникло в английской лексикографии в середине XIX в.
К числу объективных проявлений коннотаций относят те, которые обычно не фиксируются словарями, но регулярно воспроизводятся в процессе порождения и интерпретации высказывания сданной лексемой или ее производной [Кобозева 1995:103]. Различают шесть типов коннотации, или со-значений: 1) изобразительное (представление); 2) эмоционально-чувственное;
3) культурно-цивилизационное; 4) тематическое (семантическое поле); 5) информативное (уровень знания); 6) мировоззренческое [Комлев 1992].
Полагают, что «своя побочная чувственная окраска» присутствует у большинства слов и у большинства элементов сознания. По крайней мере, к основным разрядам коннотированной лексики относят термины родства, эоонимы, соматизмы, названия природных объектов и явлений, физических действий, цветообозначения – все, что можно воспринять пятью органами чувств. Окраска эта кажется слабой, но она реальна. Спорят только о том, присуща ли эта чувственная окраска самому слову, т. е. входит ли она в семантическую структуру слова, или это только психологический нарост на теле слова, его концептуальном ядре. Г.Г. Шпет полагал, что объективная структура слова, как атмосферою земля, окутывается субъективно-персональным, биографическим, авторским дыханием (Шпет 1989:464]. «Уже само слово “даль” имеет в западной лирике всех языков грустный осенний оттенок», – заметил известный философ и культуролог [Шпенглер 1993:326].
С одной стороны, коннотациями называют добавочные (модальные, оценочные и эмоционально-экспрессивные) элементы лексических значений, включаемые непосредственно в толкование слова; с другой стороны, о коннотациях говорят тогда, когда имеют в виду узаконенную в данной среде оценку вещи или иного объекта действительности, обозначаемого данным словом, не входящую непосредственно в лексическое значение слова [Апресян 1992: 46–47]. Языковым проявлением коннотации считают переносные значения (свинья, ворона, пасынок), метафоры и сравнения (напиться как свинья), производные слова (свинушник, холостяцкий), фразеологические единицы, поговорки, пословицы (подложить свинью), синтаксические конструкции типа «X есть X» (женщина есть женщина).
У одного и того же концепта в разных культурах и языках могут быть разные коннотации: «крыса» – англ. Rat 'предатель; доносчик, шпион’; фр. rat ‘скупой человек, скряга’; нем. Ratte ‘с увлечением работающий человек’; рус крыса ‘ничтожный, приниженный службой человек’ [Комлев 1992:52]. Отмечены специфические коннотации цветообозначений в разных этнических культурах. Например, белый в США – «чистота», во Франции – «нейтральность», в Египте – «радость», в Индии – «смерть», в Китае – «смерть; чистота». Л.В. Щерба отмечал национальную специфику в русском слове вода и во французском слове eau. Для русских слово вода ‘лишена содержания’ и ‘бесполезна в пищевом отношении’, а у французов – содержит семы ‘отвар’ и ‘пищевая полезность’.
Коннотация может быть положительной и отрицательной. Слово варяг в переносном значении ‘работник со стороны’ сохранило отрицательную коннотацию. У слов идол и кумир равные исходные позиции, но разные культурно обусловленные коннотации их существенно разводят: идол ‘о ком-нибудь бестолковом и бесчувственном’, кумир ‘нейтральная и положительная окраска’ [Черепанова 1995:145]. «Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе» (С.Я. Маршак) – поэтически точное определение отрицательной коннотации слова, выступающего в функции общественно-политического термина.