ОСНОВЫ ПНЕВМАТОЛОГИИ
Шрифт:
ГЛАВА XXIV
§ 76. Первоверховный бинер космологии: единство — множественность в приложении к монадной и пластической модификациям Реальности. Учение о категориях множественности и конкретных множеств в монадной и пластической стихиях
В категории монадности космос есть синтетическая иерархия видов конкретного бытия и их взаимоотношений, утверждаемых и утверждающихся как единичные модусы ипостасной Реальности. Каждый из них есть индивидуальная самость, есть конкретный субъект с изначально заданными возможностями, стремящийся в продлении мирового процесса реализовать свое достояние, актуализировать свои свойства, способности и иерархическое положение. Мир есть заданное органическое содружество единичных творческих деятелей. Несовершенство их актуального состояния обусловливает искривленность бытия и деятельности каждого, хаотичность взаимодействий и отчужденность отдельных планов, множеств и частных иерархий. Но развертывающийся в протяжении последовательности всеобщий закон эволюции осуществляет непрерывное приближение к конечной энтелехии, к просветлению всего единичного и гармонии всех частных множеств во Всеобщем. Закон иерархизма есть только динамический двигатель актуализации всеединства. Все единичное обладает внутренними, подземными связями со Всеобщим и со всеми частными сочетаниями единичных видов. Стихия интуиции разливает во всех состояниях мирового процесса и во всех разветвлениях дифференциации единичной самости предведение изначально заданной и довлеющей в пределе осуществиться абсолютной гармонии единого во многом и многого в едином. Каждая самость следует по своему пути, тяготеет к своей индивидуальной цели, но, стремясь к ним и осуществляя свои индивидуальные достижения, она творит и дело Всеобщего. Великий закон распорядка царствует во всем мире, есть источник всякой обособленности единичного бытия, но в то же время он гранит многоликость Верховного Единства и возводит все единичное к Всеобъемлющему Первоначалу. Индивидуальность, самость, эмпирическая форма —
В категории пластичности космос есть вечный поток Жизни. Верховная Реальность есть не только Лик, Единое, пронизывающее множественность ограненных творческих сил и видов созерцания и напоенное безбрежностью многообразия всеобщего. Она есть и разлитая в просторе бесконечности стихия самодовлеющей Жизни, есть беспредельный мировой океан бытия, есть творческая сущность, объемлющая собою все и всему дающая начало. Этот океан Жизни един и всеобъемлющ; он прост и ясен как первичное начало, но все, что есть, в нем черпает свое бытие сгущением его непрерывных волн; он есть источник всякой сложности, всех видов бытия ограненного, и мир чеканных форм возникает лишь как мгновенный оттиск его приливов и отливов. Здесь нет закона граней; не формы чеканят бытие, но в связных цепях их все единичное входит между собой в союзы и соподчиняется взаимно. Здесь царствует закон тождественности единого во многом и многого в едином; могучее стремление к жизни в своей собственной среде являет устойчивость отдельных ритмов в гармонии нераздельного всеобщего. И каждый ритм силой устремления непрерывно ткет цепь своих аккордов, являющих его особое единство, звучащих как призвание к свершению особой цели, и чем глубже этот ритм, чем с большей полнотой и ясностью звучат его аккорды, тем более высоко конечное призвание, тем ярче выделено оно в сонме всех иных и тем больше его пронзенность всеединством и множественность взаимных братских переливов. Эта стихия Жизни, Безначальное Пластическое Бытие, есть Вечная Женственность Абсолютного, есть Б о г о — Материя. Как ипостасный Лик рождает все иерархии форм, вливает в них мощь обособленного утверждения, связует в множества и единит их все в своем единстве первородном, так Извечная Женственность рождает своей единой творческой стихией жизни естество всяческого бытия, связует их между собой в гармониях ритмов внутренних потоков и трепетании торжествующей победы жизни и вновь роднит их все в недрах все проникающей безначальности.
Природа Реальности определяется бинером; единство — множественность. Одновременно с первичной простотой, предшествующей всякой множественности и порождающей всякое многообразие, Реальность есть абсолютная сложность, безусловная исчерпанность всех возможных видов, качествований и состояний, гармонически возникающая из единства генетического и вновь восходящая к единству синтетическому. Это определение лежит в основе эзотеризма и со времен Гераклита и Платона ярко указует отличие подлинной философии от рационалистических метафизических спекуляций. Замечательно также, что эта эзотерическая концепция неизменно свойственна вообще всем арийским народам, религии которых в своей внутренней основе всегда были гармоническим сопряжением монотеизма с политеизмом. Здесь оба полюса бинера: единство — множественность утверждаются целокупно и самостоятельно: бинерная доктрина не смазывается интеллектуальными ухищрениями, но заостряется до полной яркости. Напротив, у семитов мы или встречаем односторонний монотеизм, или же, во всяком случае, идея множественности носит спекулятивный и подчиненный характер. В христианстве эта идея выразилась в догмате триединства. Одновременно с резким провозглашением веры в единого Бога христианское сознание утверждает также три ипостаси, как некую самобытную безначальную множественность. Это положение доказывается хотя бы известным святоотеческим толкованием слова «Элогим» (О'П К), где множественное число понимается как множественность ипостасей. Равным образом сюда относится учение о Предвечном Совете Троицы, как и вообще утверждение целокупной безначальности каждой ипостаси наряду с возможностью их обособленных взаимоотношений. В противоположность этому, у евреев мы хотя также находим следы идеи о множественности Реальности, но она оказьшается односторонне подчиненной крайнему монотеизму1. Так, мы видим здесь тот же догмат троичности2, но вместо органического соотношения христианских ипостасей здесь почти всегда их множественность оказьшется производной их единства, только феноменологическим инобытием последнего. Лики Божества суть только Его логические формы и возникают не в категории бытия, но только в категории разумной стихии, в процессе отношения к миру. Так, мы читаем: «Истина в том, что каждый из этих трех ангелов [явившихся Аврааму], заключает одинаково элементы других, только у одного доминировал огонь, у другого вода, у третьего воздух»3. Здесь свойства ипостасей определяются стихийными элементами, т. е. в категории феноменологии, что совершенно чуждо онтологической концепции христианства. Такой же характер носит крайне трудная и запутанная проблема относительно Шекины. С одной стороны, Шекина есть инобытие Бога, Его Космичность, Мировая Душа, чрезвычайно сходная с гностической идеей Пневмы. С другой же стороны, Шекина понимается как ипостасное Откровение Божества, как стихия Его раскрытия и воздействия на мир, т. е. как Личное Божество, воспринимаемое с точки зрения мира; это раскрытие отлично от Божества и в то же время с Ним тождественно. Так, Шекина иногда называется «Ангел Иеговы», иногда просто «Ангел», а иногда «Иегова»4. Знаменательно, что и сама триединая ипостасность относится не к Божеству в себе, а к Шекине; именно она являлась Аврааму. — «Это был Ангел Иеговы, иначе говоря — Шекина»5. Далее, весьма многочисленны тексты, указующие, что Шекина есть женственность Божества, причем их сексуальные отношения понимаются в самом примитивном смысле6. Они разделены грехом и рассеянием Израиля, которое кончится только по свершении нового Божественного Союза7. Чтобы понудить к этому Божество, совершаются грубые и жестокие церемонии. Наконец, имеются указания, что под Шекиной понимается также и пластическое состояние Реальности, как отзвук древних эзотерических доктрин. Таким образом, и проблема изначальной двойственности Божества, подобно проблеметриединства, воспринимается еврейским сознанием не онтологически, а только феноменологически. Множественность в Божестве вторична и производив, ибо первичное Бытие в Себе только едино.
Так как на пути истории Реальность обычно воспринималась в категории монадности, то и определяющая Ее исконную природу антиномия: единство — множественность понималась также только в монадном аспекте. Здесь верховное единство образуется ипостасностью, личностью Божества, а раскрывающая Его множественность составляется Его объективированными и особо утвержденными в себе также ипостасными модусами, единичными личными началами. В силу этого космос есть многообразие единичных конкретных начал, где природа и возможности каждого определяются извечно заданной индивидуальностью как формой духа, которую они и стремятся реализовать в эволютивном процессе. Потенциальные индивидуальности, их взаимоотношения и органическая соподчиненность друг другу определяются системой потенциальных иерархий, а таковые же взаимоотношения их актуальных реализаций выражаются системой иерархий актуальных. Тезис раскрывается в антитезисе, и, обратно, через природу последнего мы воспринимаем природу первого. Монадность космического закона иерархического строения ео ipso определяет таковую же монадность проявлений и восприятий нами закона всеединства как тезиса. Действительно, мы воспринимаем всеединство в бинере монадных категорий: синтетичность — простота. Единый Лик Божества по своей всеобъемлемости включает в свою природу все многообразие единичных ипостасных конкретных видов бытия по категории формы, Всеобщность Его содержания образуется формами частных порядков; Всеобщее целокупно сопереживает утверждение каждой единичностью своей особой самобытности и ипостасной природы; оно входит во все единичное, отождествляется с ним и воссоздает его в себе. Дифференциация первичного единства и обратное синтетическое к нему восхождение как к всеобщему свершаются исключительно в стихии ипостасности. Равным образом и простота Реальности определяется как простота Ее ипостасной природы: множественность аспективных единичных ликов возникает и вновь возвращается в качественно неделимое единое целое. Итак — в категории монадности природа реальности, как единство — множественность, и бинер законов иерархического строения и всеединства воспринимаются и утверждаются в стихии ипостасности.
Совершенно аналогично этому и в основоположной синтетической категории пластичности исконная природа Реальности определяется бинером: единство — множественность. Безначальное Бытие есть одновременно ипос-тасное Первоначало и Богоматерия, а потому платоновская формула то ev кои лоАЛа остается в обоих случаях одинаково основоположной. Между тем достодолжное осознание этого в последнем случае представляет весьма значительную трудность. В историческом развитии человечество двигалось от наивного политеизма (анимизма) к монотеизму, после чего вновь возвращалось к политеизму в его органическом сопряжении с монотеизмом. Эта последовательность вполне закономерна: в первом этапе происходит следование за развивающимся антитезисом, эволютивно стремящимся к тезису, а во втором — при свете достигнутой вершины эволютивно же воссоздаются и оправдываются все ступени восходящей иерархии: антитезис утверждается как необходимое органическое инобытие тезиса. Соответственно этому, в категории пластичности первой открывается пластичность, текучесть нашего собственного единичного бытия, равно как и всего единичного в окружающем. Во втором периоде мы поднимаемся до идеи единой всемирной пластичности как конечной сущности и первопричины. Наконец, в третьем периоде мы вновь возвращаемся к многообразной пластичности и через это восходим до онтологического утверждения природы пластической реальности как «единство — множественность». Этот последовательный процесс в некотором смысле аналогичен гегелевскому — от конкретного эмпирического через абстрактно-спекулятивное к конкретно-спекулятивному. Таким образом, и здесь одностороннее утверждение единства предшествует платоновской формуле. Более того, в пластической категории эта односторонность достигает несравненно большей силы и гораздо труднее поддается преодолению, чем в категории монадности. Мы уже знаем, что система пневмато-логических категорий и бинер основоположных синтетических обладают самобытным обоснованием и как бы только пересекаются в конкретной феноменологии. Все пневматологическое триединство может одинаково получать окрас монадности или пластичности, равно как и идея каждой из последних одинаково не зависит от определенной пневматологическои категории, но может органически соединяться с каждой из них. С другой стороны, категория монадности имеет особое сродство с категорией разума и формы, а категория пластичности — с категорией мистики и содержания. Тем не менее тождество в последнем случае не имеет места. Так, например, существует содержание в категории монадности и форма в категории пластичности. Всякое конкретное эмпирическое есть результат органического взаимодействия двух систем категорий — пневматологических и основоположных. Восходя от конкретного эмпирического к первоначалам, мы лишь в весьма малой степени обладаем способностью осознания различия дейст-вований, феноменологически проявляющихся совместно. Так как идея ипос-тасности проявляется прежде всего через категорию формы, а пластичность Реальности воспринимается нами через категорию содержания, то мы естественно склоняемся если не к полному их отождествлению, то, во всяком случае, к признанию первых только трансфинитумами типов возрастания, конкретно-эмпирически характеризуемых вторыми. При таком отождествлении пневматологического содержания с пластичностью происходит соответствующее перенесение предикатов. Так как исконная природа мистики определяется прежде всего единством, то и пластичность реальности в силу ее онтологической первоосновности утверждается только как единство. Напротив, монадность, согласно исконной множественности природы разума, вырисовывается как начало, осуществляющее дифференциацию и обособление, т. е. реализующее в космосе принцип множественности.
Полученный вывод, в частности, является ключом к пониманию мировоззрения Новалиса, равно как и указует его истинное место. В своих «Гимнах к Ночи» Новалис прославляет Ночь как символ объединения противоположный Дню, царству солнца, расчленяющего, обособляющего все. Учение Новалиса носит определенные признаки интуитивного восхищения до идеи пластичности. Его натурфилософия определенно возвышается над антэ-ротическими сопряжениями с природой в одной только монадной категории, ибо его единение с природой протекает не только в категории красоты внешних форм, но и непосредственно в категории их внутреннего естества. По его учению, «для познания природы нужно иметь особый орган — «Naturorgan», нужно в тесном многообразном единении со всеми телами, через посредство ощущений, смешиваться со всеми созданиями природы и вливаться в них своими чувствами»8. Итак, наша первоначальная интуиция пластической Реальности естественно приводит к утверждению ее природы как стихии абсолютного единства. Источником обособления и дифференциации, вводящим в космос принцип множественности, здесь является особое начало монадного, ипостасного бытия. Соответственно этому пластическая стихия единства провозглашается неспособной к самобытному творчеству: она только входит во всякое конкретное бытие, она служит источником и основанием всех видов конкретного естества, но образует их не собственной творческой силой, а лишь в пассивной подчиненности активно-творческому монадному началу. Иначе говоря, одностороннее утверждение единства пластической Реальности ео ipso обусловливает абсолютную потенциальность ее природы. Эта пластичность начинает пониматься только как первичная всепроизводящая материя, как общая космическая потенциальность. Здесь образ Новалиса этой пластичности — как ночи — оказывается в закономерной связи с исторической традицией. Уже в глубине веков «возможность», «чистая материя» (как потенция) называлась «ночью». Египетская Athor значит «Ночь»; то же у греков: Лето, Латона, Геката — различные образы Урании. Этот же символ мы встречаем и у ряда новейших авторов — у Шеллинга, Ницше, Флоренского и др. В таком понимании космической пластичности она отождествляется с аморфным субстратом имманентного и как его идея утверждается в монадном сознании в пневматологической категории мистики. Единство этой пластичности оказывается не порождающим множественность конкретного эмпирического, но целокупно входящим во все единичное и подчиненным ему. Это значит, что в таком понимании пластичности как односторонней стихии единства последнее оказывается ге-нерическим, а не генетическим и синтетическим, как это довлеет истинной самобытности. В действительности пластичность не гетерономна монадности: она есть такое же самодовлеющее начало, наделенное безначальной мощью творчества. Мы уже знаем, что основным предикатом онтологической самобытности является независимость данного начала как по категории бытия в себе, так и в стихии его феноменологического раскрытия. Последнее может входить в многообразные сочетания с таковыми же других начал, но то, что относится к данному, только в нем имеет свой источник и обоснование. Единство всеобщего может быть генетическим и синтетическим только в том случае, когда стихии этого начала довлеет и соответственная множественность. Всякое единство, неспособное раскрыться во множественности, есть генерическое, а потому его бытие гетерономно другим, т. е. оно или вовсе лишено самобытного обоснования, будучи только порождением иллюзии и редукции в бесконечность, или же, во всяком случае, принципиально лишено всякой возможности как бы то ни было проявлять свою самобытность. Единство без множественности есть или ovkov, или firjov\ всякое актуальное бьггие необходимо должно иметь органическое строение, т. е. быть гармоническим сопряжением центра с периферией, единства со множественностью. Космическая пластичность как самобытная модификация реальности, аналогично монадности, в своей собственной стихии развертывается из первичного генетического единства во множественность, органически восходящую и объединяющуюся вновь в единстве синтетическом.
Конкретное эмпирическое есть актуальная множественность феноменелогии космической Реальности. Оно является порождением одновременно обеих Ее модификаций — монадной и пластической. Это значит, что если генетико-синтетические единства стихий монадности и пластичности в отвлеченном мышлении могут пониматься как два хотя и сопряженных, но различных начала, то их раскрытия во множественности неразрывно сопряжены феноменологически. Здесь мы подходим к уже известным доктринам, что конкретное эмпирическое является в своем целом динамическим антитезисом двух различных тезисов в двух различных бинерах первого вида и что поэтому от конкретного эмпирического начинаются два различных типа возрастания, ведущих к трансцендентному и имманентному полюсам бытия. Изложенную доктрину, что феноменологическая множественность порождается сопряженными параллельными творческими действиями монадности и пластичности, мы встречаем уже в древней Индии. Так, мы читаем в Праш-нопанишаде. — «Пожелав творений, Господь творений (Prajapati) воистину Своей Мыслью сотворил мышление (принцип его). Затем, эманируя Свою творческую Мысль, Он помыслил о двойственности (о паре, т. е. бинере) и эманировал ее к бытию: Субстанцию (Rayi) и Жизнь (Ргапа). Обе они — помыслил Он — создадут для меня множественность творений»10. Итак, в каждой основоположной синтетической категории имеется органическое сопряжение единства со множественностью, что и определяет внутренний простор и глубину, перспективу ее стихии. Однако природа этих множест-венностей, способ их возникновения и качествования их синтетических объединений в единствах существенно отличны, будучи определяемы в каждом случае направляющим типом основоположной категории.
В категории монадности множественность возникает из единства по принципу иерархически качественного понижения типа возрастания ипостас-ного бытия. Чем ниже иерархический порядок конкретного начала, тем в более относительных гранях отражается в нем Всеобщее, тем ограниченнее его кругозор и возможности, тем беднее и поверхностнее его взаимоотношения с окружающим. Последовательно в каждом низшем плане качественное понижение достоинства в некотором смысле компенсируется возрастанием по количеству. Разумеется, каждый низший план и во всем своем целом оказывается обладающим меньшим достоинством, но количественное возрастание числа его членов, а потому и числа единичных взаимоотношений между ними, устраняет возможность обладания низшим планом возможностей высших планов, как возможностей закрытых. Именно в силу этого прообраз всякого высшего бытия в некотором смысле уже включается во всякое низшее бытие, но для того, чтобы эти высшие возможности из закрытых претворились в свободные, необходимо должен произойти ряд соответствующих иерархических transcensus'oe. Благодаря этому же иерархическая система, несмотря на различие природ своих поясов и соответствующих им совокупностей свободных возможностей, остается целостной и единой. Как бы ни был низок порядок конкретного бытия, в нем неизменно отражается Всеобщее, но в этом отражении только весьма незначительная часть возможностей остается свободной — в строгом согласии с потенциально довлеющим ему местом в иерархической системе и уже свершенными актуальными достижениями. Все сказанное может быть непосредственно выведено из закона синархии.
Соответственно природе возникновения в категории монадности множественности из единства определяется и природа взаимоотношений ее членов, т. е. тип конкретно-эмпирических множеств. Так как наше сознание обычно ограничивалось в своих построениях категорией монадности, то, в частности, идея множественности и идея конкретного множества мыслились только в ее тональностях. Эти общие идеи почитались тождественными по природе явлениям конкретного эмпирического; было признано, что эти идеи не скрывают в себе никакого особого глубинного содержания, что в них нет никакой внутренней перспективы, что конкретные множества могут различаться количественно и качественно лишь по свойствам своих членов, но что множество, как идея, есть нечто вполне определенное и непосредственно говорящее само за себя. Между тем проблема бинера: единство — множественность, будучи связана с учением о монадной и пластической модификациях Реальности, оказывается в действительности более сложной и глубокой. Природа каждой модификации и ее внутренняя глубинность определяется бинером: единство — множественность, но этим же самым устанавливается органическая бинерность самих идей единства и множественности. В каждой модификации Реальности есть свое единство и своя множественность; они существенно отличны друг от друга, имеют разную природу и качествования, а потому возникает необходимость уяснения определяющих последние вторичных систем категорий. Итак, мы должны прежде всего выявить, что представляет собой единство и множественность в категории монадности и каковы категории всякого монадного конкретного множества.
В категории монадности конкретное бытие утверждается в своей самости, ипостасности, т. е. форме, при широком понимании ее идеи. Взаимоотношения конкретных видов бытия суть взаимоотношения различных форм. В силу этого природа монадности естественно тяготеет к изображению ее пространственной символикой. Все монадные построения если и не излагаются всегда more geometrico, to, во всяком случае, могут быть иллюстрированы пространственно геометрическими фигурами. Принимая же координатные направления качественными и показующими нарастание определенно заданного смысла, мы получаем возможность иллюстрировать самые сложные явления и интеллигибельные построения, достигая этим полной наглядности.