Основы творческой деятельности журналиста: учебное пособие
Шрифт:
В юности я писала грозные статьищи про борьбу со стереотипами: они-де всё упрощают, нивелируют. Повзрослев, узнала, что стереотипы бессмертны ввиду всеобщей склонности людей к упрощённому мышлению, а также из-за общечеловеческого стремления выражать абстрактные понятия через конкретные предметы. Зебра понятнее, чем справедливость.
Конкретна лишь своя жизнь — для любого целевого адресата. Другой человек, живой или покойный, — абстракция. Чиновник, не воруй! — каждый слышит это про другого. Про себя он в той же фразе слышит: будь справедлив, возьми эти деньги своим детишкам на молочишко. Чудный, сладостный стереотип: я же должен кормить семью — от скольких мук совести он избавляет! Психология знает все эти уловки
Как вы думаете, почему в прессе так популярны психологические тесты? Развлекают. Чем же? В чём секрет? Вы не задумывались, почему рука будто сама тянется поотвечать на совершенно сумасбродные вопросы невидимого интервьюера? Во многих журналах есть специальные рубрики, ныне почти так же необходимые «нормальному журналу», как кроссворд и астрологический прогноз.
Полагаю, секрет в том, что обожаемые массовой публикой тесты ласкают её по тому месту, где у неё хранятся стереотипы. Заодно втюхи-вается иллюзия личной заинтересованности того, кто спрашивает. Он, спрашивающий, невидим, как Волшебник Изумрудного Города, силён, как дух сказочного леса, он нежно перебирает штампы, доверительно перешёптывясь со стереотипами: ваш любимый коктейль? Вернувшемуся в три часа утра мужу вы говорите доброе утро или спокойной ночи?
И публика счастливо тает: оказывается, все — такие же, как я! Каждый по-своему пьян, глуп и несчастен, — как хорошо жить на свете! А уж наличие любимого цвета окончательно убеждает читателя в его самоценности, социализированное™ и даже востребованности.
Задумавшись над журналистскими уловками, я почувствовала некоторую робость в разговоре со студентами. Как учить их обличению негативных явлений (сатирический накал фельетона, гневный пафос памфлета)? Ведь всё не так, как на самом деле! Названные жанры ныне редкостны, что отмечено всеми исследователями журналистики. А почему редкость? С юмором стало плохо? С наблюдательностью? Нисколько. Наоборот, общая оптика журналистов стала куда более острой, поскольку формальное отсутствие цензуры позволяет всем желающим зрить в корень сколько душе угодно. А уж домашнее блогерство раскрепостило перья донельзя. Ругмя ругаются все обо всем.
...Сядьте на краешек облака и гляньте вниз, на Землю: вон рычат журналисты, считающие себя яростными публицистами, все — в позах крайнего возмущения. Недовольные некими крепкими, как бетонная стена, порядками, они обличают, язвят, упражняются в сарказме и гневе, передёргивают аргументы воображаемых и реальных оппонентов, т. е. разыгрывают спор ради победы. Но не спор ради отыскания истины. Хм, поскольку истину искать трудно, а ругаться, наоборот, легко и даже приятно (Классификация споров взята у русского филолога и философа С.И. Поварнина, автора знаменитой книги «Искусство спора».)
Борцы за свое мнение бьются в стену практически лбом. С другой стороны, приложив к той же стене громадное коллективное ухо, стоят читатели. Но ярый раж борцов-публицистов, как правило, ни на йоту не сдвигает в головах читающей-слушающей публики ни одного из базовых стереотипов. Крик и ругань воспринимаются толпой как песнь любви, как пароль мы свои: такие же грубые в метро, озабоченные с утра, злые к вечеру, страшные с похмелья, прочее, прочее. Происходит единение журналиста с толпой в рамках стереотипного представления о толпе. Когда журналист одёргивает читателя словами ты не прав, человек слышит: это не про меня, это про другого.
Люди держатся стереотипов, поскольку так легче. «Жизнь так трудна»! «Женщины так легкомысленны!» «Мужчина должен дарить (список велик)!» Продолжите и впишите недостающее.
В журналистике — как в жизни. Например, в интервью, самом популярном жанре современной прессы, штампы и стереотипы встречаются на каждом шагу, и ничего: читатель всё понимает, газеты-журналы раскупаются, телеприёмники ежевечерне работают в полную силу.
На днях мы со студентами придумали пресс-конференцию. Игра, довольно распространённая на многих факультетах журналистики: кого-то назначают медиаперсоной-ньюсмейкером (на том занятии — меня), а все остальные задают вопросы по теме, обозначенной в пресс-релизе, и одновременно усваиваются правила составления пресс-релиза.
Вести пресс-конференцию мы попросили старосту группы. Он же играл роль пресс-секретаря медиаперсоны, как бы созвавшего эту пресс-конференцию. По ходу дела участники должны представляться сначала сотрудниками качественных изданий, а потом роли менялись, и те же студенты превращались в журналистов массовых СМИ. Публика в аудитории была сплошь 18-летняя, и мне было очень интересно, что получится на первый раз.
Сначала, при изображении качественных СМИ, из зала пошли глубокие, серьёзные, преимущественно открытые вопросы (т. е. требующие развёрнутого смыслового ответа), а потом, при смене ролей, понеслись нахальные, с отчётливым жёлтым привкусом и преимущественно закрытые вопросы (т. е. требующие ответа да или нет) типа «Правда ли, что у вас был бурный роман с имяреком из (название реалити-шоу)? »
Обнаружив, что студенты без особых усилий различают чёрное и белое, я порадовалась за них и за себя, а потом призадумалась. Почему мне было очень скучно? Ведь со мной говорили обо мне, а каждому человеку, даже если он преподаёт журналистику, бывает приятно поговорить о себе...
Вопросы и в первой, и во второй сериях были типовые, блочнопанельные. Что именно меня задело? Вот, например, открытый и качественный вопрос « Чем отличается ваша книга от аналогичных? » Он стоит не дороже, чем абсолютно массовый вопрос «Вы делали косметические операции?» Деланое любопытство к книге, оказывается, гораздо хуже и даже обиднее, чем искреннее любопытство к лицу.
Вопрос про книгу и её отличия был лишь с виду хорош, но на самом деле и грубоват, и неумышленно дерзок. Его суть: мы априори не горим желанием читать вашу книгу, по поводу которой собрались на эту пресс-конференцию, но для общего развития, так и быть, расскажите нам, что следует знать про неё — с вашей точки зрения.
Вопрос про косметику был просто наглостью, но задавшая его студентка, игравшая корреспондентку женского глянцевого журнала, на самом деле безупречно отразила интересы своей воображаемой целевой аудитории. Кстати, товарищи по группе искренне заинтересовались медиаперсоной, когда прозвучал именно этот сакраментальный вопрос.
«Медиаперсона», затеявшая игру, помнила, что на следующей лекции ей предстоит этим же студентам рассказывать об этике интервью, и с нехорошим предчувствием уже начинала подбирать слова, что-де нельзя лезть в душу с сапогами; что собеседника надо уважать, а ещё лучше любить, хотя бы на время встречи; что «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними». Многое промелькнуло в голове преподавателя, уж который год играющего в различные журналистские игры со студентами. Новое из промелькнувшего: надо что-то делать! (Очень свежая мысль, правда?) Надо как-то спасать юных журналистов от пристрастия к тонкому (или толстому) хамству. Надо найти способ объяснить, что папарацци — незаконное формирование. Что бывают папарацци не только с фотокамерой, а папарацци в душе, вооружённые только словом, но уж оно у них заточено, как дамасский клинок. Или, возьмем пониже, ножик Джека Потрошителя. И это неправильно, и забыт хороший тон, и если так и дальше пойдёт, журналистов никогда не будут любить. И в тот момент, когда все эти умные мысли буравили мой мозг, я вдруг отчётливо поняла, что бороться со стереотипом (в нашем случае это стереотипное положительное представление о бойком, ушлом и остроязыком журналисте без руля без ветрил) надо как-то иначе.