Особая миссия (Сборник)
Шрифт:
Помощник капитана опять замолчал…
– Вы после этого еще видели капитана живым? – спросила я.
– Я после этого видел, как человека дверью каюты пополам разрезает, как мозги вытекают из его раздавленной на моих глазах головы… Видел, как одна из стен начинает двигаться навстречу корме, все и всех сметает на своем пути, прижимается к противоположной стене и начинает двигать ее. А люди, которые между ними оказались, – в лепешку… И кровь течет из этой железной гармошки…
– Капитан мертв, как вы думаете? – спросила я Васильева, чтобы вернуть его к теме нашей беседы…
– Я же говорю – не видел его больше… – раздраженно буркнул он. – Но думаю, что он выжил… Я бы задал ему пару интересующих меня вопросов… Поэтому и в больницу ехать не хочу…
Резкий скрипучий голос со знакомыми высокомерными интонациями раздался за моей спиной слишком неожиданно и заставил вздрогнуть.
– Вопросы ему мы сами зададим. Если, конечно, его найдут живым, – какой-то намек послышался мне в словах полковника Краевского, но я так и не смогла разобраться, на что он намекал. – С каких это пор экстремальные психологи подменяют собой следственные органы? Это нарушение субординации. Я буду вынужден доложить об этом инциденте вашему руководству…
– Этот человек нуждался в помощи! – ответила я, чувствуя себя абсолютно правой. – Я выполняю свои прямые обязанности.
– Этот человек нуждается во встрече с государственной комиссией, которая определит степень его вины в том, что произошло с кораблем, в командование которым он входил и нес ответственность за пассажиров…
Краевский отбарабанил все это без малейшей запинки. Канцелярский стиль речи, наверное, очень соответствует состоянию души людей, прячущихся за систему, в которой они работают. А когда прикрылся силой своей структуры, можно и самому немножко вылезти, душу свою потешить… Какую, впрочем, душу? Жалкую, трусливую душонку! Непременно сейчас скажет какую-нибудь мерзость…
Краевский поднял жестом погасшего сразу Васильева с его металлического сиденья, наручником пристегнул его правую руку к своей левой и, уже повернувшись, чтобы уйти, бросил мне через плечо:
– А свои прямые обязанности женщины, если они, конечно, женщины, выполняют в постели… Разве психологам об этом неизвестно?
Хам! Что еще сказать? Другого я, может быть, и пожалела бы еще за такое отношение к женщинам. В конце концов, это же не вина его, а беда – что-то вроде болезни… Но он отнял у меня собеседника, который что-то хотел рассказать, я это чувствовала по атмосфере его рассказа. Он должен был рассказать мне о выводах, которые сделал после всего случившегося… Но этот хамло влез своим солдафонским сапогом в наш едва установившийся контакт с Васильевым и все разрушил… Сейчас старпома начнут нагружать чувством личной вины за случившееся, он это вину готов принять, я это видела. В результате он замкнется и не скажет чего-то важного, чего не успел доверить мне. И никому теперь не скажет. Сам будет мучиться, в одиночку…
Я чуть не выматерилась. И тут же поймала себя на мысли, что Васильев в разговоре со мной не употребил ни одного матерного слова. Неужели на него действовало, что я женщина? Мне не раз приходилось разговаривать с людьми в стрессовых ситуациях, подобных сегодняшней, и мат в таком разговоре присутствует практически всегда… Не знаю, право, почему… Есть у меня, конечно, гипотеза, объясняющая это резким повышением либидо во время стресса, другими словами, увеличением в критической ситуации сексуального потенциала человека, что связано с древнейшими процессами формирования самой психики человеческого вида… Когда право расходовать свою сексуальную энергию доставалось самцам после острой и опасной борьбы, связанной со смертельным риском… Древний психический процесс закрепился в генетической памяти и у современного человека срабатывает в обратном направлении. А простейшая реализация полового акта – замена его словесным эквивалентом… Вот и матерятся люди в момент опасности и непосредственно после нее. И не только мужчины, женщины, кстати, – тоже…
Впрочем, это всего лишь гипотеза, прямого отношения к делу не имеющая. Я вспомнила о ней только потому, что помощник капитана теплохода «Сергей Есенин» Виктор Васильев в эту гипотезу не укладывался… Либо у него был другой, более прямой, более актуальный путь расходования стрессовой психической энергии… Например, – адресная агрессия… Вполне возможно, что это каким-то образом связано с капитаном Самойловым…
Стоп! Васильев сказал, что капитан нырнул в люк, ведущий на вторую палубу… Насколько мне известно, капитан теплохода еще не обнаружен. Мне интуиция подсказывала, что он, скорее всего, жив. Не зря же Васильев был в этом уверен…
Судя по его рассказу, капитан был личностью не слишком сильной, не слишком смелой… Впрочем, у меня недостаточно информации, чтобы делать подобные выводы… Вот если бы с ним самим поговорить. За минуту разговора с человеком можно узнать о нем столько, сколько не вы?читаешь за час из его безликого личного дела…
– Григорий Абрамович! – бросилась я к нашему командиру. – Подождите! Нам рано на берег! Нам нужно спуститься в трюм…
Не только Грег, они все трое уставились на меня удивленно.
– Зачем? – спросил наконец наш майор, искренне недоумевая. – Там будет работать новая смена… Нам отдыхать пора…
– Я не устала, Григорий Абрамович! – Я, конечно, врала, но сама искренне верила в то, что говорю. – Разрешите мне тогда одной спуститься…
Этого было достаточно, чтобы оскорбить их всех троих и разгневать нашего командира. Я, собственно говоря, но то и рассчитывала.
– Во-первых, это будет грубое нарушение техники безопасности спасательных работ. Поодиночке вести поиск в опасных для жизни местах категорически запрещено… Во-вторых, никто из нас не устал, но дисциплина есть дисциплина… Наша смена начнется через три часа, за которые мы должны полностью восстановить силы…
Заметив, что это противоречит тому, что он сказал по поводу усталости, вернее, ее отсутствия, Григорий Абрамович смутился и прервал свой командирский монолог… Я тут же этим воспользовалась, чтобы изложить свои аргументы. Не особенно убедительные, честно говоря, но у меня не было никакой уверенности, что кто-то сейчас станет искать капитана в трюме, а найти его было мне почему-то совершенно необходимо. Я просто должна была с ним поговорить, чтобы успокоиться…
– Я только что разговаривала с человеком, который сообщил, что капитан за несколько секунд до столкновения бросился вниз по внутренним лестницам и переходам. Это означает, что наружу он не вышел, поскольку ни среди раненых, ни среди умерших мы его не обнаружили. Я считаю, что направление его движения не изменилось и после столкновения. Тем более что не меньше минуты помещения, через которые он должен был бежать, оставались совершенно целыми. Думаю, что капитан бежал вниз до тех пор, пока была такая возможность… Мне ли вам, Григорий Абрамович, объяснять, насколько важна фигура капитана сейчас для государственной комиссии, устанавливающей причину катастрофы…
По тому, что наш Грег начал сосредоточенно протирать свою лысину носовым платком, размазывая по ней пятна грязи, я поняла, что он засомневался.
– Поймите, наконец, что это человек, на которого ложится вся ответственность за случившееся. Он может быть деморализован, может находиться в аффективном состоянии. Он вполне способен сейчас на неадекватные поступки. Что, если в этот момент он разбивает себе голову о какую-нибудь железяку?
Глухие удары, раздающиеся откуда-то снизу, сопровождали весь мой монолог. Конечно, ударами головы о корпус судна такого звука достичь было бы нельзя, разве только если бы голова оказалась металлической. Скорее всего, кто-то из работающей смены спасателей орудовал кувалдой, пробираясь в недоступное место. Но на Грега, похоже, эти звуки больше всего и подействовали…