Особая необходимость (худ. А. Станкевич)
Шрифт:
Молча, широко раскрыв глаза, Коробов и Азаров всматривались в надвигающиеся фигуры в черных мешковатых скафандрах. В цилиндрических шлемах не виднелось ни одного прозрачного окошка, и мрачными и таинственными показались эти безликие, черные существа…
Коробов пробормотал:
– Вот они… хозяева! Ну, погоди ты…
Словно подстегнутый его словами, Азаров стремительно бросился вперед, угрожающе подняв руку. Коробов напрасно пытался удержать его. Срывающимся голосом Азаров закричал:
– Немедленно… немедленно прекратите это безобразие! Вы же разумные существа! Что вы наделали?!
Он кричал, не думая, что хозяева спутника могут его и не услышать и что, даже услышав, – не поймут…
Вошедшие
Азаров вырвал из зажима универсальный инструмент, и, когда первая из бегущих фигур поравнялась с ним, резко шагнул вперед, замахнулся… Калве трагическим жестом поднял обе руки, Коробов весь напрягся, рванулся вперед – то ли оттащить Азарова назад, то ли помочь ему, если разгневанные хозяева начнут с ним расправляться.
Столкновения не произошло – видимо, хозяева не хотели крови. Они даже не пытались защититься… Только одна из фигур – та, что была повыше ростом, – пробегая мимо, на миг остановилась, подняла руку и вполне понятным человеческим, укоризненным жестом постукала себя по шлему. Азаров отскочил назад, нервно засмеялся…
Чужие, цепляясь за эстакаду, лезли в ракету. Вот они уже скрылись в люке. Тогда и люди стряхнули оцепенение, бросились за ними – в тесной ракете хозяева уже не смогли бы скрыться от объяснений. Коробов вскочил в люк первым, тяжело переводя дыхание, огляделся – никого не было… Он бросился в рубку – и там было пусто. Тогда он побежал по коридору в другую сторону – за ним, громко топая, бежали подоспевшие Азаров и Калве.
Пришельцы оказались в кислородном отсеке. Они торопливо вытаскивали из зажимов заряженные кислородные баллоны – те самые, служившие для питания скафандров. Потом завозились, помогая друг другу. Люди стояли неподвижно, угрожающе, загораживая выход из тесного помещения. Азаров все еще сжимал в руке универсальный инструмент – видимо, готовый, если не поможет дипломатия, все же применить оружие. Калве лихорадочно соображал – как завязать разговор, как найти общий язык, попытаться объяснить, что произошло какое-то недоразумение, попросить у хозяев помощи, которую они, разумеется, могли оказать…
В это время обе фигуры выпрямились. Черные скафандры распахнулись, упали – и под знакомым прозрачным шлемом Коробов увидел бесконечно дорогое, разъяренное лицо Сенцова.
9
С опаской – как бы чего не задеть, не сдвинуть с места – пятеро космонавтов медленно пробирались по коридору чужой ракеты.
Тот корабль, что спас людей в страшные минуты радиационной атаки, был ими покинут. Временно, как они говорили, но в душе каждый понимал, что дорогая сердцу ракета больше никогда не взлетит. Слишком велики были повреждения, причиненные взбесившимися роботами; в обшивке ракеты прорезаны два широких отверстия: одно в носовой части, второе – недалеко от кормы корабля. Ракета разгерметизирована, а главное – в полную негодность приведены кибернетические устройства, оказавшиеся как раз на пути раскаленных струй горелок. Восстановить их, как сказал после беглого осмотра Калве, невозможно, а лететь без них – нечего и думать.
Поэтому космонавты сделали то единственное, что им оставалось: сняли с ракеты все, что могло представлять для них какую-нибудь ценность, и перенесли в чужой корабль. Здесь хоть можно сбросить скафандры, отдохнуть, обдумать свое положение и постараться найти хоть какой-то выход. Случилось непоправимое, умом они это понимали, но сердце отказывалось верить, что исчезла всякая надежда вернуться на Землю и что долгие годы – или сколько им еще осталось жить – они проведут на этом спутнике. Может быть, выражение «долгие годы» было даже чересчур оптимистичным. Из своей ракеты им удалось спасти лишь кислородный резерв. Демонтировать регенерационные установки в этих условиях, без специальных механизмов, невозможно. Правда, пока в чужой ракете еще есть свой кислород, но сколько его в резервуарах – неизвестно, подача может прекратиться в любую минуту.
И если даже кислорода хватит надолго, все равно их ждут голод и жажда – после того как будут исчерпаны все запасы, имевшиеся на борту. Они ведь рассчитаны лишь на время рейса, с не очень большим резервом.
Но, так или иначе, отсрочку космонавты получили, и сейчас медленно углублялись все дальше в помещения чужого корабля.
Выйдя из шлюзовой камеры, они очутились в просторном и совершенно пустом зале. Здесь уже побывали Сенцов и Раин, но дальше они не сумели проникнуть, да и торопились к своим. Теперь же выход из зала нашелся легко. Все двинулись по коридору, пол его был выложен странными, неправильной формы плитками. Космонавты шли, и все время их преследовало чувство неловкости, какое охватывает человека, случайно попавшего в чужую квартиру в отсутствие хозяев, когда на каждом шагу открываются какие-то неожиданные, интимные, милые для посвященных, но ничего не значащие для посторонних подробности.
Вне ракеты этого чувства не было, как не было и самого ощущения дома: слишком уж обширными, на земной взгляд, были и ангар, и весь спутник, и слишком явным было сугубо техническое назначение всех его помещений и устройств. Здесь же были другие масштабы, сравнимые с земными, и были те самые подробности и мелочи, какие только и делают живым всякое жилье, подробности, указывающие не только на мысль, но и на чувство разумного существа: узор пола, какие-то очень чистые, незаметно переходящие одна в другую краски стен – с разных точек зрения одно и то же место воспринималось то зеленым, то золотистым, а то вдруг густо-синим с неясными светлыми прожилками. Об эстетическом чувстве говорили и осветительные плафоны, и зеркальные пластины дверей: неведомым хозяевам корабля свойственно было, видимо, стремление к нарядности, к праздничному блеску, – а ведь для настоящего космопроходца всегда был и останется праздником каждый полет. Все это делало марсиан существами гораздо более близкими, хотя ощущение их технического превосходства заставляло смотреть на каждую смену красок, на каждую плитку пола, как на зашифрованное и непонятное пока откровение.
– Как это все-таки красиво сделано… – задумчиво промолвил Сенцов. – Думаю, надо пройти в самый нос, расположиться там и сразу же… вот скотина!
Переборка была прозрачной, и Сенцов с ходу налетел на нее. Несмотря на прозрачность, преграда, похоже, обладала твердостью легированной стали, и теперь Сенцов ожесточенно тер локоть скафандра.
– Вот тебе и на… Что же, дальше пройти нельзя?
– Вот именно… – подтвердил подошедший Раин. Он тщательно ощупал переборку – в ней не было и намека на дверь.
– Так… – сразу помрачнев, процедил Сенцов. – Опять начинаются загадки. Не слишком ли? У меня пропадает всякое желание их разгадывать. Но придется поискать, как это заграждение убирается…
– Только без меня, – торопливо проговорил Коробов, отступая назад. – Я тут что-либо нажимать или открывать категорически отказываюсь. Хватит с меня одного приключения!
Сенцов усмехнулся, но на всякий случай тоже отошел подальше от перегородки.
– Что же, – спросил сзади Азаров, – так и будем стоять в коридоре?