Особенная дружба | Странная дружба

Peyrefitte Roger

— Мальчик мой, я хочу, чтобы ты посмотрел в мои глаза. Ты сидишь на свету, и я могу читать в твоей душе посредством глаз.

Короткая пауза; Затем, медленно:

— Вы находились под влиянием монсеньора де Треннеса.

Жорж притворился изумленным.

— Я? Ни в коем случае, господин настоятель!

— Кто поспособствовал вам в вопросе чтения в трапезной?

— Отец де Треннес любил делать вещи, которые доставляют людям удовольствие, без какой бы то ни было просьбы.

— Ваш ответ задевает меня, из–за чувств, которые связывают меня с господином де Треннесом. Но, мое праведное любопытство ещё глубже. Тут присутствует предельно серьёзный интерес, так что я обязан говорить прямо. По крайней мере,

в этом, как и в другом случае, с которым вы приходили ко мне, я, в некотором смысле, рад иметь дело с таким отважным, благородным парнем, и с таким чувством долга, как у вас. Обстоятельства выбрали вас если уж не успокоить, то просветить меня. Я ограничусь в своём расследовании опросом вас и только вас. Я не сомневаюсь, что вы понимаете причину моего дознания, а также, важность хранить неукоснительное молчание по этому поводу, в отношении любой третьей стороны. Я хотел бы добавить, что все, что вы, возможно, скажите мне, не будет доведено до сведения того человека, который, главным образом, вовлечён в это, и вообще не будет никаких последствий для каждого, находящегося под нашей крышей. Но не стоит забывать, что в ваших ответах вы берёте на себя обязательства, совершенно независимые от ваших религиозных обязательств, причем не только в отношении себя, но и в отношении тех мальчиков, к которым, возможно, мог иметь отношение господин де Треннес, в качестве священника.

— Помните Божественные слова: «Горе тому, кто введет ребенка в заблуждение!»

— Господин де Треннес обладает даром внушать доверие и, согласно тому, что он рассказал мне, многие из здешних мальчиков обращались к нему за наставлением. Но, главное, я хотел бы увериться в том, что под прикрытием этого не случилось чего–нибудь — какого–нибудь опрометчивого поступка, о котором бы пришлось скорбеть. И с этой целью я задам вам два вопроса.

— Первый: вы когда–нибудь находились в комнате господина де Треннеса ночью? Второй: заметили ли вы кого–либо еще, кто там бывал? Я не спрашиваю ни деталей, ни имен, только «Да» или «Нет»; этого будет достаточно.

Жорж, услышал первый вопрос, снова притворился удивленным. Затем, услышав второй, он напустил на себя задумчивый вид. Таким образом, он ощутил себя судьёй человека, которого предал. Отец пытался принудить его к признанию, навлекающего на него позор; теперь от него требовалось признать вещи, навлекающие позор на его гонителя. Этого не будет: Жорж спасся из ловушки Отца де Треннеса: теперь он может себе позволить избавить Отца де Треннеса от наказания.

Он вернёт тому будущее, нетронутым, будущее, которое, как думал Жорж, им разрушено. Он оставит ему свободу распоряжаться самим собой, быть тем, кем он был, как Андре, который остался свободным и самим собой, и, конечно же, включая всё остальное.

Его не очень тронуло упоминание о его «обязательствах». Это значило, что он должен компенсацию Отцу де Треннесу: он должен восполнить, с помощью лжи, урон, который он нанёс тому посредством своего вранья. Что касается тех гипотетических мальчиков, чья невинность должна быть защищена, то они должны позаботиться об этом сами. Настоятелю, если Отец де Треннес был прав, нужно только почитать Святого Августина [Августин Блаженный [354–430, христианский теолог и философ, влиятельнейший проповедник, епископ Гиппонский].

Епископ Гиппонский мог бы научить его в данном случае большему [он считал, что у детей нет непорочности и духовной чистоты], чем епископ Мо, так что настоятель, может статься, будет склонен прибавлять к проклятию людей, которые вводят мальчиков в заблуждение следующее: «Но сколько же имеется детей, вводящих людей в заблуждение!»

Тем временем, настоятель казалось, по крайней мере, наполовину удовлетворился тем, как вёл себя Жорж, поскольку тотчас повторил только свой второй вопрос.

— Хорошо. Вы кого–нибудь заметили?

Жорж посмотрел ему прямо в лицо и спокойно ответил:

— Нет. Я никогда не видел, чтобы кто–нибудь входил в комнату Отца де Треннеса, и даже больше — я сам никогда не заходил туда. Более того, я уверен, что, если кто–нибудь ходил бы туда, то я, наверняка, услышал бы об этом.

Покинув покои настоятеля, Жорж разорвал оригинал своей записки на бумаге с позолоченными краями, и подсунул обрывки под основание статуи святого Тарцизия, таким образом, сделав с этим примечательным документом то, что он не успел сделать со стихотворением Андре.

Святой Тарцизий не защитил друга Люсьена, но он защитил Люсьена и защищал Мориса. Он, несомненно, защитит и Отца де Треннеса. Во всяком случае, Жорж был рад тому, что снова удалось обмануть настоятеля, таким образом, отомстив за себя человеку, который стал орудием другой его мести.

Он перенёс обиду на настоятеля потому, что тот символизировал собой абсурдные правила и слепую власть. Каков же был этот выдающийся человек, чьи риторические прелюдии завершались точно так же, как и у Отца де Треннеса! Его неискренний трёп о работах Жоржа и его намеки на его благочестивость весьма соответствовали той ханжеской злобности, которую он нечаянно проявил во время неприятностей с Александром. Он мог винить только себя, ибо, утверждая, что надо обязательно говорить правду, в дальнейшем вызвал этим обман, большой обман — как те деревенские священники, которые, аплодируя каждому благочестивому слову Полиевкта, спровоцировали контрдемонстрацию.

Отец де Треннес, очевидно, защищался весьма умело; он убедил настоятеля, что тот ночной визит был исключением. Андре тоже был исключением: каждый был исключением, поскольку каждый, каким был, таким и оставался. А разве Жорж не посещал настоятеля, точно так же, как посещал Отца де Треннеса? Они оба, по их собственным словам, выбрали его; он не одобрил ни этот выбор, и не внушал подобного ни своим лицом, ни своей душой.

То, что его выбрал настоятель — показалось ему еще менее лестным, чем выбор Отца; на самом деле, он даже пришёл в ярость от этого. Как мог тот человек представить себе, что он, Жорж де Сарр, окажется обыкновенным доносчиком? С таким же успехом настоятель может себе вообразить, что именно он являлся тем, кто доставил то анонимное ночное послание. Почему они выбрали его?

Когда начались занятия в студии, он нацарапал краткое резюме своего интервью, украсив его несколькими изящными риторическими периодами настоятеля, и подсунул его своему соседу. Потом двое друзей поучаствовали в триумфальной трапезе, во время которой Люсьен внёс свой вклад, дополнив тот довольно–таки странный отчёт Жоржа.

— Пока ты врал настоятелю, — сказал он, — знаешь, о чём нам рассказал Морис?! О своём приключении с Отцом де Треннесом. Кое–кто из парней стал подначивать его насчёт вызова этим утром, спрашивая, по–прежнему ли он думает, что Отца де Треннеса уволили из–за женщины. Он неплохо себя чувствовал, пока шёл обед, поскольку у нас не было Deo Gratias. И после он по–прежнему ничего не говорил, а потом вдруг решился рассказать нам, из–за чего у нас случился приступ смеха.

— Кажется, он спал сном праведника, когда появился Отец де Треннес, разбудил его — нам знаком этот образ действий — и начал говорить о вечной жизни, предложив ему выпить у него в комнате. Конечно же, Морис сказал, что это случилось впервые. Как только они оказались вместе, Отец начал читать проповедь о Святом Венане, замученном в пятнадцать лет — как ты знаешь, это вчерашний святой — короче говоря, новое издание Святого Панкратия, замученного в четырнадцать, Святого Николая Толентинского, ну и так далее. Если бы Отец задержался тут чуть дольше, каждый бы в спальне поучаствовал в вечеринке и стал бы мальчиком–святым.