Особенная дружба | Странная дружба
Шрифт:
Во время второго шествия они оказались на том же самом месте. Только шли они в другом направлении.
Жорж решил, что на этот раз процессия проходит в Греции, но в Греции в период её расцвета, и в Греции, в которой, прежде всего, нет Отца де Треннеса! В его мечтах, к его восторгу, Александр уже представал в пижаме; представал юным дворянином в отеле Рамбуйе; представал Папой — в церкви колледжа; и юным римским патрицием. Теперь же он вообразил, что находится на древней Афинской общественной ритуальной церемонии, подобной тем, в которых принимали участие мальчики, именно мальчики, такие мальчики как Александр, даже если в древности таких и не было. Он видел фотографии фриза Парфенона, и заметил там марширующих эфебов, в большинстве своём завернутых в хламиды, но некоторых и нагишом. Они тоже сбросят хламиды на Гимнопедии [праздник
Во время третьего и последнего шествия в прозрачном утреннем свете, Жорж и Александр оказались разделены. Надзирающие находились близко, и не было возможности изменить свои места в процессии. На этот раз оно не стало прошлым, в котором Жорж черпал свое видение Олимпа, а напомнило ему историю La belle H'el`ene [оперетта «Прекрасная Елена» Жака Оффенбаха, основанная на мифе о похищении троянским царевичем Парисом Прекрасной Елены, дочери Зевса и Леды и жены спартанского царя Менелая]. Он видел эту оперетту в театре варьете и вспомнил одного или двух хористов, таких же весёлых, как герой оперетты, напоминающий Святого Панкратия.
Oia Kephale! Kephale! Oh, la! la!
Oia Kephale! Kephale! Oia!
Он некоторое время напевал эти слова, но аккомпанемент литаний и медленное движение процессии трансформировали этот мотив в похоронный марш. Кроме того, ему также неожиданно наскучила La belle H'el`ene, как это было с Амбарвалией [римское празднество, со времени Августа — в честь Цереры, посвящённое ритуальному очищению полей, отмечавшееся, по обыкновению, в мае] и Гимнопедией. Ему показалось, что нет ничего лучше, чем принадлежать своей эпохе и своей собственной стране. Он уступил себя мягкости воздуха и сладким ароматам земли. Ему захотелось взять Александра за руку и бежать с ним через леса и поля.
Тем же днём, впервые с пасхальных каникул, вершил своё дело парикмахер. Жорж, ожидая своей очереди, задавался вопросом, почему этот человек никогда не говорит ни слова, и как можно, будучи не немым, намеренно поступать так, словно в прошлом тот служил тюремным парикмахером. По правде говоря, парикмахеру в колледже не было нужды спрашивать и отвечать: тут не существовало вопросов о втираниях, лосьонах и шампунях. Его единственными инструментами были ножницы, расческа и машинки для стрижки. Его клиенты ограничивались тем, что все по очереди садились в его кресло, и кратко указывали образец требуемой стрижки, после чего, в тишине, он принимался за работу. Может, он был угрюмым просто от того, что казначей заплатил ему слишком мало, или же, ему не нравились ни мальчики, ни священники? Хотя, он мог держать свой рот на замке из–за присутствовавшего там всегда Отца, желающего убедиться, что он не выполняет поручений мальчиков — он мог отправлять их письма, или проносить сюда сигареты. Или, возможно, священник находился там для того, чтобы парикмахер не сказал, цитируя правила колледжа, «ничего против веры и морали». Очевидно, на парикмахера полагались меньше, чем на учительницу музыки; она тоже приходила из внешнего мира, но занималась своим предметом без свидетелей. Правда, она уже давно миновала канонический возраст и, более того, была членом Третьего ордена Святого Франциска.
— Оставьте их чуточку длинными, — сказал Жорж, когда подошла его очередь. Он не гордился своей красивой шевелюрой, которой наделила его природа. Тихий стрекот машинки для стрижки сопровождался звуком шагов воспитателя, когда тот ходил по комнате, и слабым звоном его святых медалей. Точно также звучали чётки Отца де Треннеса, когда тот ходил по общежитию. А есть ли у Отца, наблюдающего за работой парикмахера, образок Бенедиктинского аббатства из Эйнзидельна, являвшийся главной гордостью коллекции Люсьена? Некоторые носили такие медали всю свою жизнь, другие только в течение нескольких месяцев. Что касается чёток, то он читал, что на Востоке они служат только для успокоения и занимают пальцы.
Жорж скосил глаза на ткань, которой был накрыт. Его единственная золотистая прядь, срезанная подчистую, только что упала с ножниц. Горечь утраты заполнила его сердца. Парикмахер Сен—Клода уничтожил труд каникулярного парикмахера. С каким побуждением, и по какому праву этот парень принёс в жертву ту светлую прядь? Был ли это злой умысел или небрежность, было ли это наказанием за подделку или исправлением случайности?
Во всяком случае, не присутствуй тут воспитатель, Жорж, конечно же, обругал бы подлого парикмахера. А так он зажал локон в руке, словно бы тот принадлежал Александру; и, сделав это, снова вспомнил Отца де Треннеса, изгнанного им из колледжа ради защиты своего секрета, тайны своей золотистой пряди волос.
В оранжерее мальчик сразу же заметил маленькую светлую брешь, сделанную парикмахером, и походившую на шрам. Жорж подумал о возможности обесцветить другой локон, но побоялся, что это может выдать его, и ему не хотелось становиться посмешищем.
— Приношение, которым я обязан тебе, — сказал он Александру, и передал тому локон. Мальчик посмотрел на светлые волосы, среди которых были и другие, тёмно–каштановые, принадлежащие Жоржу.
— Ты и я, — произнёс он.
Потом он спросил у Жоржа, что вызвало отъезд Отца де Треннеса. Это происшествие восстановило в прежней должности бывшего воспитателя студии юниорской школы; так же, как это случилось у старшеклассников, но Александр пока имел оснований жаловаться, без каких–либо затруднений получив разрешение покинуть помещение во время занятий в студии. Жорж объяснил ему, что, как полагают, Отец де Треннес был вынужден упаковать свои пожитки и уйти после размолвки с настоятелем.
— У меня стало спокойнее на душе за тебя, — сказал Александр. — За себя я не волновался.
Жорж рассмеялся.
— Тебе следовало бы волноваться насчёт своего брата. Там многие беспокоились на его счёт.
Они сели бок о бок: Александр склонил голову на плечо Жоржа.
— Разве могло относиться к моему брату то, что я написал: «Я думаю о тебе все время?»
Календарь указывал на приближение Уединения первого причастия. Это, конечно же, касалось только некоторых мальчиков из младшей школы, чьим проповедником по такому случаю стал их собственный префект. Но Жорж думал об Александре, который приближался к этому событию.
Будет ли с нежностью вспоминать своё первое причастие Александр? В Сен—Клоде часто говорилось, что день первого причастия — это самый замечательный день в жизни; а по мнению Отца де Треннеса, первое причастие в день Святого Панкратия стало бы лучшим из всех.
Пока самые младшие юниоры готовились принять Таинство, в старшей школе продолжались репетиции Les Plaideurs. Настоятель не стал принимать сторону Боссюэ в разногласиях семнадцатого века относительно театра, так как считал, что комедия и благочестие совместимы. А почему бы и нет, смог же он проглотить еще более острые противоречия: к примеру, публичные чтения Тартарена из Тараскона в один день, и Жития святых на другой; или же, освобождение от должности Отца де Треннеса, не исключая при этом Мориса.
На заседании Академии в последнее воскресенье мая настоятель отмечал день рождения выдающегося бывшего ученика колледжа, ставшего членом Acad'emie des sciences [Французская академия наук] в секции зоологии. Он зачитал полный список трудов того зоолога, и там тоже примирилось возвышенное и смешное, так как в списке трудов высочайших умозаключений присутствовала одна работа, озаглавленная: Привлекательные образцы бородавок.
Июнь начался великолепно. Первым днём месяца был четверг. На свидании Жорж дал Александру одну из сигарет Отца де Треннеса — сказав, что это подарок от Люсьена. До той поры он не решал покурить их, сдерживаемый своего рода застенчивостью. Более того, ему казалось, что они смогут принести ему несчастье. Но, после того как пристыдил себя за такие суеверные представления, он, в конце концов, решил выкурить их, и ему захотелось, чтобы мальчик разделил с ним это деяние. К тому же, это доставило бы удовольствие Отцу де Треннесу.