Особое детство. Шаг навстречу переменам
Шрифт:
И опять, снова и снова, в письмах и – глаза в глаза – в тишине моего маленького кабинета, на приеме: «Как Вы думаете, за что? Почему так случилось?»
Размышляя о том, почему болеют и умирают дети, отец Георгий не изрекает неоспоримых истин. Он пытается найти ответ, страдая вместе с теми, кто ему эти вопросы задавал.
Каждую неделю отпевая детей в РДКБ, отец Георгий не щадит себя, не прячется от боли. Он с негодованием говорит о практике советского времени, когда нас «оберегали» от переживаний и сопереживаний, пряча инвалидов в резервациях (например, инвалидов Отечественной войны – на Валааме). Себя оберегать он не умеет, и готов отвечать на самые острые и мучительные вопросы.
И вот я думаю: сейчас во многих медицинских и реабилитационных Центрах для детей-инвалидов,
И от кого получить такой потрясающе честный, такой суровый и облегчающий душу ответ? Я долго кромсала текст статьи отца Георгия, пытаясь оставить небольшую цитату. Но сделать это невозможно, невозможно отсечь живое слово, в котором так нуждаются наши родители. Поэтому – цитата будет не цитата, а отрывок, хотя бы отрывок, необходимый как воздух каждому, кто ищет в жизни смысла и истины:
«Господи, что же делать? Я смотрю на твой крест и вижу, как мучительно Ты на нем умираешь. Смотрю на Твои язвы и вижу Тебя мертва, нага, непогребенна... Ты в этом мире разделил с нами нашу боль. Ты как один из нас восклицаешь, умирая на своем кресте: „Боже, Боже мой, почему Ты меня оставил?“ Ты как один из нас, как Женя, как Антон, как Алеша, как, в конце концов, каждый из нас, задал Богу страшный это вопрос и „испустил дух“.
.. .Христос, искупивший нас..., идет по земле не как победитель, а именно как побежденный. Он будет схвачен, распят и умрет мучительной смертью со словами: „Боже, Боже мой, почему Ты меня оставил?“ Его бросят все, даже ближайшие ученики. Его свидетелей тоже будут хватать и убивать, сажать в тюрьмы и лагеря. Со времен апостолов и вплоть до Дитриха Бонхоффера, матери Марии и Максимилиана Кольбе, вплоть до тысяч мучеников советского ГУЛАГа.
Зачем все это? Не знаю. Но знаю, что Христос соединяется с нами в беде, в боли, в богооставленности – у гроба умершего ребенка я чувствую его присутствие. Христос входит в нашу жизнь, чтобы соединить нас перед лицом боли и беды в одно целое, собрать нас вместе, чтобы мы не остались в момент беды один на один с этой бедой, как некогда остался Он.
...Как же понять тогда творящееся в мире зло? Да не надо его понимать – с ним надо бороться. Побеждать зло добром, как зовет нас апостол Павел: больных лечить, нищих одевать и кормить, войну останавливать и т. д.. Неустанно. А если не получается, если сил не хватает, тогда склоняться перед Твоим крестом, тогда хвататься за его подножие как за единственную надежду.
... Он умер на кресте как преступник. Мучительно. Туринская плащаница со страшными следами кровоподтеков, со следами от язв, по которым современные патологоанатомы в деталях восстанавливают клиническую картину последних часов жизни Иисуса, – вот действительно подлинная святыня для XX века. Весь ужас смерти, никем и никак не прикрытый! Посмотрев на картину Гольбейна „Мертвый Христос“, герой Достоевского воскликнул, что от такой картины можно веру потерять. А что бы он сказал, если бы увидел Туринскую плащаницу, или гитлеровские концлагеря, или сталинщину, или просто морг в детской больнице в 1995 году.
.. Что было дальше? В начале 20-й главы Евангелия от Иоанна мы видим Марию Магдалину, потом апостолов Петра и Иоанна и чувствуем пронзительную боль, которой пронизано всё в весеннее утро Пасхи. Боль, тоску, отчаяние, усталость и снова боль. Но эту же пронзительную боль, эту же пронзительную безнадежность, о которых так ярко рассказывает Евангелие от Иоанна, я ощущаю всякий раз у гроба ребенка... Ощущаю и с болью, сквозь слезы и отчаяние, верю – Ты воистину воскрес, мой Господь.
.. "Бог не есть Бог мертвых, но живых. Ибо у Него все живы», – да, об этом говорит нам Христос в своем Евангелии (Лук. 20,38). Но для того, чтобы эта весть вошла в сердце, каждому из нас необходим личный опыт бед, горя и потерь, опыт, ввергающий нас в бездну настоящего отчаяния, тоски и слез, нужны не дни или недели, а годы пронзительной боли. Эта весть входит в наше сердце – только без наркоза и только через собственные потери. Как школьный урок ее не усвоишь. Смею утверждать: тот, кто думает, что верит, не пережив этого опыта боли, ошибается. Это еще не вера, это прикосновение к вере других, кому бы нам хотелось подражать в жизни. И более: тот, кто утверждает, что верит в бессмертие и ссылается при этом на соответствующую страницу катехизиса, вообще верит не в Бога, а в идола, имя которому – его собственный эгоизм.
Вера в то, что у Бога все живы, дается нам, только если мы делаем все возможное для спасения жизни тех, кто нас окружает, только если мы не прикрываемся этою верой в чисто эгоистических целях, чтобы не слишком огорчаться, чтобы не сражаться за чью-то жизнь или просто чтобы не было больно.
Но откуда все-таки в мире зло? Почему болеют и умирают дети? Попробую высказать одну догадку. Бог вручил нам мир («Вот я дал вам». – Быт. 1, 29). Мы сами все вместе, испоганив его, виноваты если не во всех, то в очень многих бедах. Если говорить о войне, то наша вина здесь видна всегда, о болезнях – она видна не всегда, но часто (экология, отравленная среда и т. п.). Мир в библейском смысле этого слова, мир, который лежит во зле, т. е. общество или мы все вместе, вот кто виноват.
.. Мы – люди Страстной Субботы. Иисус уже снят с креста. Он уже, наверное, воскрес, ибо об этом повествует прочитанное во время обедни Евангелие, но никто еще не знает об этом. Ангел еще не сказал: «Его здесь нет. Он воскрес», об этом не знает никто, пока это только чувствуется, и только теми, кто не разучился чувствовать...»
В принятой в 2004 году новой форме индивидуальной программы реабилитации инвалида предусмотрены очень важные разделы, в том числе касающиеся родителей ребенка-инвалида: социально-педагогический патронаж семьи, имеющей ребенка-инвалида; информирование и консультирование по вопросам реабилитации; оказание юридической помощи; социально-психологический и социально-культурный патронаж семьи, имеющей инвалида.
Но нет там, да и быть не может раздела: оказание духовной помощи родителям ребенка-инвалида; информирование и консультирование их о любви Бога к их ребенку и к ним, о Благой Вести, о «жизни будущаго века»... А ведь как все это необходимо и значимо!
В книге «Беседы детского доктора» моя коллега Ада Михайловна Тимофеева приводит следующие слова матери больного ребенка: «После рождения дочери наш мир наполнился болью и отчаянием, чувством безысходности и бесполезности... После таинства Крещения нашей девочки многое начало меняться. Теперь мы познаём новый мир. Он совершенно не похож на тот, в котором мы жили раньше. Посещения храма, таинства Причащения, молитва – не только исцеляют нашу дочь (ведь врачи считают чудом уже саму ее жизнь), но и наши души. Девочка, которая почти не спала, – засыпала в храме и пробуждалась перед своей любимой молитвой, без единого возгласа окуналась в святой источник преподобного Пафнутия Боровского, завороженно слушала колокольный звон».
Хотелось бы воспользоваться словесным штампом и сказать, что все это «жизненно важно», но и это не отразит значимости темы веры, это более чем «жизненно» важно, ибо речь идет не только об этой, временной, жизни.
Бывает так, что самая главная весть, которая только может настигнуть человека в этом мире, Благая Весть, почему-то проходит мимо, и это очень обидно и горько. Человек, живущий сейчас в Италии, ставший православным священником, литератором, переводчиком – о. Владимир Зелинский, с горечью рассказывал о том, сколько бед, борений и поражений пережил он из-за того, что в свое время не услышал этой благословенной Вести: «Но чтобы какая-то добрая няня хоть раз провела меня мимо храма, указав на него взглядом, чтобы кто-то из живущих рядом хотя бы помянул имя Божие с ощущением не пустого звука, а непостижимого присутствия...» (В. Зелинский. Взыскуя лица Твоего // Истина и жизнь, №2/2006).