Особое обстоятельство

Магдеева Гузель

— Я все решила для себя, — отрезала я, и на том разговор исчерпал себя сам.

К нужному городу мы подъехали в обед, остановив машину в пригороде.

— Отсидимся до темноты, потом поедем к Когану.

— Поздно не будет?

— Уже поздно, понимаешь?

Еще один частный дом, еще несколько часов ожидания. Я гладила Самсона, который глядел на меня глазами-бусинками, абсолютно не ощущая голода. Леша принес шаурму, которую я без удовольствия съела наполовину,а вторую отдала псу. Доберман чавкал фастфудом, и, наверное, от такой пищи у него может случится расстройство желудка, но… Но сейчас

мои мысли находились далеко от него. Я считала минуты, отстукивающие время в старых пластиковых часах на кухне, и ждала, когда в очередной раз домой вернется Белогородцев. В какой-то момент мне стало все равно, даже если сейчас на пороге окажется приведенный им Макс, который скажет: «птичка, игра окончена», лишь бы томительное ожидание уже прекратилось.

Как назло, вечер все никак не мог наступить, и солнце до обидного долго стекало в линию горизонта. Когда Леша снова переступил порог дома, я лежала на диване, поглаживая Самсона, а он облизывал мою руку, пытаясь развеселить.

— Поехали, — коротко бросил мужчина, и я тут же вскочила, напугав собаку.

— Ты остаешься здесь, — предупредила его, и почти побежала следом за Лешей.

Мы ехали полчаса, и как я поняла, снова объезжали полицейские посты. Не знаю, искал ли нас кто-нибудь, или он проявлял завидную предосторожность. Руки чесались от волнения, я притопывала ногой, будто поторапливала водителя ехать быстрее.

— Потерпи, Тина, мы уже близко.

К полной моей неожиданности, мы подъехали к освещенному зданию платной клиники, и я в недоумении уставилась на Лешу:

— Вы прямо в больнице его прятали? Безопаснее места не было?

— Если он здесь, значит, не было, — недовольство сквозило в голосе Белогородцева, и я не стала дальше донимать вопросами. Мы въехали в полутемный подземный гараж и бросили машину в самом дальнем углу. На лифте поднялись на третий этаж, накинув халаты, и оттуда, сквозь коридоры инфекционного отделения к боксам. Леша показывал пропуск, и медсестры вежливо кивали, пропуская его, до тех пор, пока мы не оказались перед запертой железной дверью.

— Запрятали, — почесав бровь, я прислонилась к стенке, ожидая, когда нам откроют дверь.

Наконец, появился Лешкин знакомый, который, гремя ключами, пропустил нас внутри. Здесь оказался небольшой коридор, а за ним — три палаты с большими окнами, через которые можно было заглянуть внутрь. А вот уличных окон видно не было, и у меня некстати мелькнула мысль, что начнись пожар, отсюда так просто не выбраться.

Занятой оказалась только одна из них, и я первой отправилась в ту сторону, ощущая, как пересохло в горле. Вряд ли Матвей знал, что его отец умер, и я не понимала, стоит ли говорить или лучше промолчать.

Осторожно толкнув стеклянную дверь, я зашла в палату. Матвей с трудом приоткрыл глаза, а заметив меня, попытался улыбнуться.

— Привет, — шепнула тихо, а он ответил:

— Ты все-таки вытянула у отца правду.

— Я, — начала и запнулась, оглядываясь за спину. Но Лешка так и не зашел, оставив нас наедине. Нерешительно сделав несколько шагов вперед, я взяла табуретку и придвинула ее ближе к Когану. За эти пару дней выглядеть лучше художник не стал, лишь синяки начали менять цвет, да, пожалуй, с губы чуть сошел отек. Руки

все так же прятались в гипсе, и выглядел он еще худее прежнего.

— Надо было, наверное, раньше признаться, — продолжил он, — а не отправлять тебя к отцу. Все стало бы проще. Старик не сильно тебя мучал?

И тут я не выдержала, разревелась. Плакала так отчаянно, глотая слезы, что перепугала Матвея. Он без конца повторял мое имя взволнованным голосом, не в состоянии дотянуться до меня, а я пряталась от него, закрывая лицо ладонями.

— Матвей, — попытавшись взять себя в руки, выпалила я, — папа умер.

Он не переспросил, просто замер, переваривая услышанное. Я опустилась со стула на колени, приближаясь ближе:

— Мне так жаль, Матвей, так жаль…

— Как?

— Просто уснул в кресле вечером, — я не стала рассказывать, как мы пугали его, накачав лекарством, и вытаскивали нужную информацию, как заставляли пожилого человека нервничать и хвататься за сердце, думая, что конец близок. — За тобой и за ним приходил один и тот же убийца… от него мы вас защитили, а от смерти отбить не смогли.

— Если бы я знал, что эта книга принесет столько проблем, никогда бы не связывался с ней.

— Кто ее купил, Матвей? Назови имя, пожалуйста.

— И что это даст тебе, Тина?

— Спасет хотя бы еще несколько жизней, — просто ответила ему, — возможно, и мою в том числе.

Прикрыв глаза, он назвал покупателя, а после добавил:

— Будь добра, оставь меня. Мне нужно побыть одному.

— Прощай, Матвей, — я встала, отряхиваясь, и побрела на выход.

Как просто… как просто все могло сложиться бы с самого начала. Но теперь мы шли по коридору с Лешкой, и мне не оставалось ничего больше, как довериться ему. За нами закрывались на замки комнаты, мы ехали в темноте ночного города, а дальше я оказалась в маленькой однокомнатной квартире, до боли напоминающей ту клетушку, в которой жила несколько лет назад, работая на Седого.

— Я назову имя только Максу, — предупредила, стоя спиной к нему. За окном светилась желтыми огнями набережная, крутилось колесо обозрения. Я приоткрыла форточку, впуская в комнату свежий воздух.

— Я думаю, это излишняя предосторожность. Я могу договориться сам.

— Договорись, — не стала я спорить, — ты знаешь мои требования. Но имя я назову только ему.

Белогородцев сверлил меня взглядом, а потом молча вышел. «Свободу. Мне. Лешке. Матвею. Тимуру», — повторяла я, ожидая, когда он вернется назад. Третий час ночи, а сна ни в одном глазу. Я вскипятила чайник, заварила чай, и теперь мешала сахар, постукивая ложечкой по стенкам чашки.

Когда зазвонил оставленный Лешей сотовый, я вскочила, едва не опрокидывая чашку.

— Да!

— Вниз спускайся. Дверь захлопнешь.

С пятнадцатого этажа я бежала, не дожидаясь лифта, перепрыгивая по две-три ступени, а под конец чуть не распластавшись при входе. Темный джип мигнул фарами, я открыла переднюю дверь и заметила за рулем Макса.

— Садись, — кивнул он.

— Где Леша?

— Я здесь, — подал голос тот. Все это походило на ловушку, такую глупую, что я чуть не рассмеялась, представляя, как к голове Белогородцева приставлен пистолет, из которого убьют сначала его, а потом и меня.