Особое задание
Шрифт:
Дождливым ветреным днем пришла с ночной смены мать Сережки.
– На станции эшелон с красноармейцами готовится к отправке. С ними много собак,- сказала она, устало опускаясь на табуретку.- Сходил бы, Сережа, может, и твой Дружок там. Попрощался бы.
Сергей схватил шапку и ринулся к двери.
– Спасибо, мама!
– крикнул он с порога и помчался на товарную станцию.
Там заканчивалась посадка. Слышались команды, лай собак, развеселые звуки гармошки.
У раскрытых теплушек стояли женщины и девушки. Переговаривались
Сережка быстро шел вдоль состава, заглядывая в теплушки. Его остановил лейтенант, перепоясанный новенькими ремнями.
– Ты кого здесь ищешь?
– спросил он строго.
– Скажите, где найти старшину Максимыча.
– Он кто, твой отец?
– Не-ет… собака у него моя, Дружок…
Лицо лейтенанта разгладилось.
– Пришел попрощаться?
– Угу-у…
– Молодец!
– похвалил лейтенант.- Беги к третьей теплушке от паровоза. Там Максимыч. Поторопись, а то вот-вот тронемся.
Вот она, третья теплушка. Где же Максимыч? Где Дружок? В теплушке плотно стояли солдаты. Они что-то кричали, махали руками, пилотками. Сережка вытягивал шею, приподнимался на носках, пытаясь заглянуть вовнутрь теплушки. И все же увидел своего Дружка. Тот сидел у ног старшины. Белые уши - торчком. Глаза тревожно раскрыты.
– Дружок!
– , радостно закричал Сережка. Но его голос заглушил протяжный гудок паровоза. Лязгнули сцепки вагонов, и состав медленно тронулся с места.
Сережка бежал рядом с теплушкой. В шуме прощальных возгласов, звуках гармошки и все нарастающего перестука вагонных колес потонул крик мальчишки :
– Дружок, прощай!..
Эшелон уходил на фронт.
Кукла
Апрель сорок пятого. Месяц весенних первоцветов. Утро промозглое, влажное. Солнце с трудом выпутывалось из ошметок густого тумана смешанного с пороховым дымом. Тихо. Теплые лучи все чаще и чаще пронизывали тяжелое марево. То здесь, то там на зеленеющей молодой траве вспыхивали яркие пятна. Туман и дым рассеивались, обнажая кусты и деревья.
Батальон гвардии лейтенанта Кашина закрепился перед городком Дольгелин. До Берлина осталось каких-нибудь пятьдесят километров. Нужно было пополниться боеприпасами. Прибыла кухня, начали подходить автомашины с патронами, гранатами, минами и снарядами. Бойцы завтракали, то и дело посматривая на дома по ту сторону дороги, где притаился враг.
Туман наконец растаял, улетучился. По голубому весеннему небу неслись, подгоняемые свежим ветром, рваные, ослепительные белые облака.
Кашин метр за метром осматривал в бинокль дорогу, противоположные дома. Его наметанный глаз примечал тщательно замаскированные огневые точки немцев.
Но что это там, на дороге? У разбитой вражеской пушки, среди валявшихся орудийных гильз лежала на развороченном асфальте нарядно одетая кукла. С раскинутыми рученками, оторванной ногой, с пышным розовым бантом в светлых волосах.
Кашин подозвал замполита.
– Смотри, комиссар,- и он передал ему бинокль.
– Что там?
– замполит приник к окулярам. Потом взглянул уставшими глазами на командира.
– Кукла?!
–
Кашин кивнул. Его худое, заросшее рыжеватой щетиной лицо разгладилось, подобрело.
– Дочку вспомнил?
– комиссар положил руку на пыльный погон комбата.
– Вспомнил…- тяжело вздохнул Кашин.
В это время к офицерам подбежал небольшого росточка солдат с двумя котелками горячей, аппетитно пахнущей каши.
Звонким мальчишеским голосом доложил:
– Завтрак принес.
– Спасибо, Алеша,- командир не отрываясь смотрел в бинокль на вражеские укрепления.
…В тот день, когда войска Первого Белорусского фронта освободили Брест и с боями двинулись за пограничную реку Буг, Алешка Савчук увязался за батальоном, которым тогда командовал капитан Рубцов. Хотели его отправить в деревню Томашевку, где он жил у тетки, но солдаты отстояли. Всем им сразу же пришелся по душе этот паренек. Его серые смешливые глаза, чуть вздернутый нос на скуластом, всегда улыбчивом лице, густой вихор непокорных темных волос, на котором с трудом удерживалась солдатская пилотка, вызывали неизменную симпатию. Пристроили Алешку на батальонной кухне помощником повара. На переправе через реку Одер погиб капитан Рубцов. Командование батальоном принял лейтенант Кашин.
Комбат хотел взять шустрого, исполнительного
Алешку к себе в ординарцы, но передумал - все же на кухне безопаснее. Так Алешка и остался при батальонной кухне.
Зазуммерил полевой телефон. Кашин схватил трубку. Построжав лицом, выслушал приказ об атаке на Дольгелин.
– К бою!
– негромко скомандовал комбат. И эта короткая призывная команда покатилась тихим эхом по щелям, окопам, пулеметным гнездам.
Прежде чем отдать приказ артиллеристам и минометчикам об открытии огня, он еще раз приложил к глазам бинокль. И тут же увидел, как из-за домов по ту сторону дороги выскочила девочка лет пяти-шести. Она быстро подбежала к разбитому орудию, подняла куклу и, усевшись на станину пушки, как ни в чем не бывало стала прихорашивать свою игрушку.
Кашин замер.
– Чер-рт знает что такое!
– сквозь зубы проворчал комбат.
– Что случилось?
– беспокойно спросил замполит.
– Девочка на дороге. Откуда она взялась?
Замполит торопливо приложил к глазам бинокль.
Снова зазуммерил телефон. В трубке аппарата раздался строгий голос: «Почему не наступаете?» Кашин объяснил. На другом конце провода после небольшой паузы ответили: «Принимайте решение…»
Алешка все слышал. И без бинокля его острые глаза видели эту немецкую девочку, так увлеченно игравшую с куклой.
Батальон изготовился к атаке. Алешка понимал, как дорога сейчас каждая минута.
– Разрешите, товарищ командир!
– шагнул он к Кашину.
– Что?
– не понял комбат, продолжая наблюдать за дорогой.
– Да я киндера, ну девочку эту, мигом сюда приволоку!
Когда Кашин опустил бинокль, Алешка уже бежал к дороге. Петляя между деревьями, переползая от воронки к воронке, он быстро приближался к девочке. Только теперь дошел до комбата смысл Алешкиных слов.
Немцы, очевидно, тоже наблюдавшие за дорогой, пока молчали.