Особое задание
Шрифт:
– Проходи, девонька. Садись, отдохни. Знаю я твою мамку. Да и тебя видела. Вон как вымахала. И красотой бог не обидел. Замаялась, видно, в дороге?
– Достала из-под полотенца, которым был накрыт противень, пирожок, протянула девочке.- Возьми, съешь.
Настенька с любопытством осматривала кухню. Посредине стояла большая, покрытая белой эмалью электрическая плита. Полки уставлены никелированными кастрюлями, различной кухонной утварью. Все здесь блестело и сверкало.
– Танюшку Скобкину прогнала,- между тем говорила кухарка.- Отец у нее болел, ну девка возьми и
Настенька с тревогой посмотрела на тетю Грушу.
– А кто она?
– Фрау Эльза.- И, нагнувшись к уху девочки, кухарка прошептала: - Главная по дому, по хозяйству.
Экономкой у них прозывается. Не приведи господь ей под руку попасться. Тут еще одна девочка работает, но, видно, и эту скоро отправит, слабенькая стала…
– А почему же они взрослых не берут?
– спросила Настенька.
Кухарка серьезно посмотрела на свою новую помощницу.
– Это ихний расчет. Тут понимать надо. Взрослых боятся брать. Каждый взрослый для них - партизан. Вот и нанимают таких, как ты.
– А как же вы?..
Тетя Груша отвела глаза, встала, подошла к плите, загремела посудой.
– Меня не прогонят, сама уйду,- вдруг тихо и решительно сказала Настенька.
– Неумное говоришь. Уйдешь - мать уволят с фабрики. На что жить будете? Э-эх, бедовая твоя голова!
– Не хочу! Не буду им прислуживать! Не могу…
Женщина нахмурила брови. Подошла к Настеньке, обняла за плечи:
– Успокойся, доченька. Все будет хорошо…
Дверь внезапно открылась, и в кухню с плачем вбежала девочка. Она упала у ног тети Груши и забилась в рыданиях. В дверях стояла фрау Эльза. Казалось, что стеклышки пенсне раскалились от гнева. Голос резкий, скрипучий.
– Эта дефчонка подлый свинья! Сиела порций мороженый. Уфолить! Фигнать…- Она остановила взгляд на Настеньке.- Понятно, нофый дефочка?
Настенька в страхе прижалась к тете Груше. Дверь захлопнулась. Тетя Груша подняла Машу с пола.
– Я… Я не ела… Только тро-ну-ула,- пыталась объяснить девочка.
– Ну ладно, успокойся, Машенька. Не надо.
На следующее утро Машу увезли в поселок.
Настали для Настеньки тяжелые дни. Она мыла полы, выбивала огромные тяжелые ковры, начищала дверные ручки, помогала тете Груше по кухне, а вечерами была за официантку. Иной раз с ног валится, до того устанет. Каждый день вспоминала мать, мечтала о свидании с ней. Ей обещали, но все откладывали.
Через месяц Фрау Эльза привезла Настеньку на автомобиле в какой-то охотничий домик, приютившийся среди молодых сосен. Девочка вошла в маленькую комнатку и увидела мать.
– Мама!.. Мамочка!
– с плачем бросилась она в объятия матери.
Женщина торопливо обнимала дочь, целовала ее.
– Я не хочу здесь! Забери меня. Я не хочу!
– шептала Настенька.
– Доченька моя!..- Мать вытирала кончиком платка слезы дочери и свои слезы.- Не плачь, родная, я к тебе буду часто приезжать.
– Фаша дефочка… э-э… Настя кароший работник,- проскрипела фрау Эльза.- Внушайте ей… э-э… послушаний.
– Хорошо, хорошо,- сквозь слезы говорила
В воскресные дни или в ненастную погоду, когда фашистские самолеты не могли подняться в воздух, в большом зале особняка собирались летчики-офицеры.
Настенька, проворная, красивая, с золотой короной-косой на голове, весь вечер подносила вина, закуски, сигареты. А поздно за полночь, когда офицеры расходились, девочка, падая с ног от усталости, пробиралась в маленькую комнатку, где жила с кухаркой, и в изнеможении падала на кровать.
– Не могу больше, сил нет… Уйду я,- жаловалась она.
Тетя Груша, присев на кровать, ласково обнимала ее.
– Ну сосни чуток… Хочешь чаю?
– Она укрывала девочку широким платком, и та постепенно забывалась беспокойным сном.
Два раза в неделю на просторный двор особняка въезжал небольшой, крытый брезентом грузовичок. Пока солдаты разгружали машину, таскали в подвалы ящики с вином, пивом, корзины с дичью, фруктами, молодой шофер, белобрысый, голубоглазый, сидел на кухне и с аппетитом уплетал все, что услужливо подавала ему кухарка. Настеньку удивляло и даже возмущало обходительное отношение тети Груши к этому немцу. На веселое подмигивание шофера Настенька сердито хмурила брови, показывала ему язык и убегала в свою комнату.
– Гут! Карашо!
– весело смеялся ей вслед немец.
– Чтоб ты лопнул!
– в сердцах шептала девочка.
Пришло лето. Фашистский аэродром работал напряженно днем и ночью. Все чаще и чаще в комнатах большого дома наступала траурная тишина. Не звучала, как обычно, музыка, не слышно было песен. Фрау Эльза ходила на цыпочках, то и дело прикладывая к глазам платочек. Немецкие летчики сидели в бетонированном блоке и беспрестанно пили вино. Настенька уже знала - так фашисты отмечают потери своих летных экипажей. Радовалась - побольше бы таких траурных дней.
Со временем юную фройлен, на которую заглядывались многие офицеры, стали даже допускать в бетонированное подземелье, где располагался командный пункт управления большим авиационным соединением. Настенька часто спускалась в бункер, разносила офицерам пиво, фрукты.
Однажды, когда она мыла посуду в комнате рядом с кухней, Настенька через полуприкрытую дверь услышала знакомый голос немца-шофера. «Явился, сатана,- с неприязнью подумала она.- Сейчас опять жрать начнет». И представила себе его наглую ухмылку, большой жадный рот, в котором натыкано столько белых крепких зубов, что и на двоих бы хватило.
Но что это? Настенька замерла от неожиданности и удивления.
– Мать, запоминай - завтра ночью…- тихо проговорил шофер на чистейшем русском языке.- На тебя вся надежда… Я выведу из строя связь с ложным аэродромом… Расчетное время - час ночи. Погода благоприятствует. Красный рубильник выключишь без пятнадцати минут первого. Запомни: обязательно красный. Ясно?
Подойдя на цыпочках к двери и заглянув в нее, Настенька увидела шофера, его необычно бледное лицо, строгий взгляд. Вот он встал, нервно поправил волосы. Тетя Груша подошла к нему, обняла и перекрестила.