Особое задание

Овечкин Александр Алексеевич

Сколько он шел, Гриша не мог бы сказать. Несколько раз садился на снег отдохнуть, осторожно укладывая рядом мертвое тело Петьки, а потом вновь шел, до боли в глазах всматриваясь вперед, но леса пока не видел. Часто, уже не чуя ног, хватался за валенок: цел ли, не потерял ли, не оторвалась ли подошва. Нет, валенок был на ноге, подошва держалась крепко.

Наконец впереди Гриша увидел сквозь метель темную полосу леса.

«Все, Петька, пришли!»-почти в беспамятстве проговорил Гриша.

…Вот и сигнал Горохова. Гриша, теряя последние силы, еле-еле одолевая

снежную наметь, шел на этот сигнал, неся на себе маленького друга, который помог ему выполнить особое задание.

…В начале марта, ранним солнечным утром, над урочищем Черные дубы завыли вражеские самолеты. Один за другим они срывались с голубой высоты и с ревом неслись к земле. Из-под брюха ныряли в лес чушки тяжелых бомб. Урочище стонало от взрывов. Молодые деревца падали на землю, а дубы держались крепко. Их не так-то легко было свалить вражеским фугасом… Утихло небо. Урочище начала терзать фашистская артиллерия. Дым тяжким дурманом окутал лес. Но лес молчал, суровый и непримиримый. Осторожно, по волчьи, вползали в партизанское становище гитлеровские солдаты и полицаи. Но там уже никого не было.

Гриша Щеглов успел вернуться вовремя. И партизаны, предупрежденные разведчиком Федором Шпаком, ушли тайными тропами от карателей.

Вперед, Буран!..

За небольшой речушкой, неторопливо протекавшей по польской земле и впадавшей в быстрый и широкий Буг, раскинулся сосновый бор. Здесь остановился кавалерийский полк. После горячих боев с гитлеровцами конники кормили, чистили лошадей, приводили в порядок вооружение. Гремела ведрами и кастрюлями кухня, где-то играла гармошка.

Клим Петушков старательно водил скребницей и щеткой по бокам своего коня Бурана. Парнишке исполнилось пятнадцать лет. Выглядел он молодцевато. Гимнастерка туго перепоясана широким ремнем с ярко начищенной пряжкой. На кирзовых сапогах до блеска надраенные шпоры. За спиной на голубом шнуре сигнальная труба, а на темно-синих погонах латунные значки-лиры: Петушков - полковой горнист.

Попал Клим в эту часть не случайно. Еще до войны его мать работала прачкой в военном городке. Клим часто приходил в полковой клуб, где каждое утро репетировал духовой оркестр. Парнишка мог часами любоваться медными трубами и самозабвенно слушать музыку. Иногда ему давали маленький корнет, и Петушков старательно дул в него, раздувая шарами щеки.

–  Отличный горнист будет!
– весело говорили красноармейцы.

Так оно и случилось. Клим поступил в полк воспитанником и вскоре научился хорошо играть на горне.

С первых дней войны Клим вместе с полком ушел на фронт. Его звонкая труба не раз поднимала конников в атаку.

–  Петушков, к командиру!

Клим поправил гимнастерку, пилотку, ласково потрепал коня по шее.

–  Сейчас вернусь, Буран,- и побежал к командирской землянке.

Здесь он увидел Пахомыча - полкового шорника. Тот весело улыбнулся, лукаво подмигнул парнишке, подкручивая густые усы. Шорник был в новеньком, с иголочки, обмундировании.

–  Куда

это, Пахомыч, собрался?
– удивленно спросил Петушков.

–  Едем, Клим, едем!
– радостно сказал шорник, обняв за плечи парнишку.

Пахомыч получил отпуск и уезжал сегодня в родную Сибирь.

Командир эскадрона приказал Климу сопровождать шорника до станции, а оттуда вместе с лошадью Пахомыча вернуться к вечеру в часть.

Через час конники пробирались верхом по неглубокому оврагу, по краям заросшему молодой вербой. Миновав впадину, они выехали в чистое поле, расстилавшееся перед ними до самого горизонта, где чуть приметной темно-синей полоской зубрился лес.

От Польши до низовьев Ангары - расстояние немалое, но воображение легко переносило Пахомыча в родное село.

–  Закончим войну, поедем, Климка, со мной!
– весело предложил Пахомыч.- Жалеть не будешь, как родного сына, приму. Народ у нас в Сибири душевный, не даст в обиду. При колхозе школа есть, учиться станешь.- Он посмотрел на парнишку.- Ну, по рукам, что ли?

–  Спасибо. Только после войны я к матери поеду. Одна она. По хозяйству помогать надо.

Под копытами коней шуршала сухая трава. Пахомыч негромко запел хрипловатым простуженным голосом. У шорника было хорошее настроение.

Но вот Пахомыч смолк, недовольно сдвинув брови, поднял голову, прикрыв ладонью глаза, и посмотрел на небо:

–  Никак вражина гудит, а?

Клим тоже услышал хорошо знакомый фронтовикам звук чужого самолета.

–  «Мессер»,- озабоченно сказал парнишка, увидев высоко в небе черный силуэт истребителя.

–  Он самый,- с беспокойством пробурчал Пахомыч.

Делать нечего - надо маскироваться.

–  Придется, Климка, переждать немного. Чего доброго, стервятник заметит, забавляться начнет. А нам не время с ним в бирюльки играть.

Пахомыч повернул коня к полуразрушенному сараю, сиротливо прижавшемуся к одинокому, общипанному пулями тополю. Клим поскакал следом за шорником, то и дело с тревогой посматривая на самолет.

Не успели конники доскакать до сарая, как сверху полоснула пушечная очередь. И мгновенно метрах в ста от них выросли фонтанчики сухой земли. Кони захрапели, шарахнулись в стороны.

–  Промазал, лиходей!.. Быстрее, парень!
– крикнул Пахомыч.

Истребитель с оглушительным воем пролетел низко над головами конников и свечой взмыл в небо.

Въехав в сарай, Пахомыч и Клим сошли с коней, ослабили подпруги, а сами присели на перевернутую вверх дном кормушку. Пахомыч достал табак, не спеша свернул цигарку, закурил. Клим прислушивался, не возвращается ли вражеский самолет. Но было тихо.

Неожиданно в дальнем углу сарая что-то скрипнуло. Конники насторожились, повернули головы и увидели женщину. Из-за подола ее длинной юбки выглядывали двое детишек. Пахомыч крякнул, быстро погасил пальцами цигарку, сунул ее в карман.

Женщина с нескрываемым испугом смотрела на них. Но, увидев на пилотках красные звездочки, заулыбалась, торопливо перекрестилась и тихо, нараспев проговорила: