Особое задание
Шрифт:
– Чего же молчишь, когда спрашивают?
– недовольно проворчал Шпак - это был он.- Вылезай.
Гриша встал. Все трое вышли наверх.
– Петя, иди домой. Как бы не вернулся батька. Тогда плохо будет.
Петька тронул рукой Гришу.
– Не бойся… Это дядя Федя Шпак. Он добрый,- шепнул и тут же припустился бежать.
Федор Шпак, высокий здоровяк, неторопливый в движениях и не очень разговорчивый, привел Гришу к себе домой. Заставил умыться. Усадил за стол. Нарезал хлеба, сала, поставил миску теплой, из печки, картошки. Налил в жестяную кружку кипятку, чуть
Гриша ел, а сам все посматривал на Шпака. Да, это он. Вот и родимое пятно на правой щеке. И радостно стало Грише. И отлегла от сердца тревога. И уже никакой боли от побоев Петькиного отца. Отца… Какой он отец? Зверь!
– Ну наелся?
Гриша кивнул, допивая чай из кружки.
– Как зовут-то тебя?
– Гриша…- поднял глаза на Шпака и улыбнулся.
– Откуда пришел?
– Из Черных дубов… От дядьки Коваля.
– Хм-м, знаю такого,- облегченно вздохнул Федор. Глаза его весело заблестели.- Когда тебе нужно вернуться?
– Завтра, к утру,- поспешил с ответом Гриша. Федор задумался. Гриша внимательно смотрел на
Шпака, ожидая, что он скажет. Тот вышел в сени, но вскоре вернулся. В руках держал небольшой квадратик бумаги. Повертел его задумчиво, строго взглянул на Гришу.
– Это передашь командиру отряда. Только ему.
– А куда же деть?
– забеспокоился парнишка. Шпак велел Грише скинуть валенок. Безжалостно надорвал войлочную подошву. Бумажку тщательно завернул в фольгу от немецкого шоколада. Уложил под подошву и ловко зашил ее дратвой.
– Вот так. Осталось только не потерять валенок… В это время в хату, запыхавшись, вбежал Петька.
Весь в снегу, глаза тревожные.
– Батька вернулся! Пьяный. Спрашивал, сидит ли «краснопузый» в погребе. Я сказал: «Сидит. Куда же ему деться». А батька как захохочет: «Скоро я с ним потолкую!» Ой, дядя Федя! Что теперь будет?!
– Ладно, Петя.- Это известие насторожило Шпака. «Нужно сейчас же отправлять Гришу в обратный путь».- Что делает отец?
– Спать завалился.
– Ну, тогда, брат,- пошли. Путь не близок. Возьми хлеба, сала.- Шпак пытливо взглянул на Щеглова.- Не боишься?
Гриша промолчал. Сказать, что ему не страшно, не мог. Было страшно. А вдруг не сможет найти дорогу к условленному месту, где будет его ждать Горохов? Боялся ночи, собак, которых фашисты могли пустить по следу, если Петькин отец хватится его.
Все трое вышли из дому в темноту, метель. Ветер шумел в голых кронах тополей, бросал в лицо снежные хлопья. Вот погреб, где Гриша сидел. Огород с темными яблонями. Подошли к изгороди.
– Все, брат…- Шпак остановился.- Дальше давай один…
В этих словах «давай один» была и ненависть к фашистам, и горькая жалость к парнишке, и искреннее пожелание удачи. Все вместе.
– Бывай, Гриша,- тихо сказал Петька и засопел носом, сдерживаясь, чтоб не заплакать.
– Спасибо тебе,- Гриша подумал: «Попадет ему от отца. Убежал бы к матери, кончились бы его мучения».
– Держи ветер в спину - к лесу выйдешь.- Это были последние слова Шпака.
Гриша
С трудом преодолевая глубокую наметь, Гриша недалеко отошел от изгороди, где расстался с Федором Шпаком и Петькой. Остановился, чтобы передохнуть, но тут ветер донес до него чье-то трудное дыхание. Гриша бросился на землю, поглубже зарылся в снег. Притаился. Прислушался. Теперь все ближе и все явственнее слышались негромкое сопение, шуршание снега - за ним кто-то шел. Человек? Неужели полицейский, Петькин отец?! «Эх, Горохов, Горохов! Почему не дал гранату? Вот как бы сейчас пригодилась»,- обмирая и цепенея от страха, до боли в глазах всматриваясь в сторону, откуда слышались звуки шагов, мысленно попрекал Гриша партизана.
Он совсем обмер, когда неожиданно рядом из снежной кутерьмы вдруг явственно возникла фигура маленького человечка. Послышался тихий зов:
– Гриша… Гри-иша…
Петька?! Вот чертяка! Что же он такое делает? Куда прет? Не решаясь поднять головы, чтобы не обнаружить себя, Гриша затаил дыхание. Пусть возвращается Петька домой. Он ему здесь совсем не нужен.
Но Петька не уходил. Он всматривался в мглистое, затянутое снегопадом поле, что-то искал на снегу - конечно, Гришкины следы,- и негромко звал:
– Гриша… Гриша…
Тогда Гриша поднялся. Петька бросился к Грише, с трудом удерживаясь, чтобы не закричать от радости.
– Ты, ты зачем, Петька, а? Какую игру затеял, а?
– Я с тобой, Гриша… Не могу, не хочу больше жить с ним. Возьми. Не гони,- шептал Петька.
– Да ты понимаешь, что говоришь?
– растерялся
Гриша,- Я же не имею права… Куда же тебя? Сейчас лее возвращайся!
В этот миг над головами ребят с треском что-то лопнуло и поле залил мертвенно-белый свет. Гриша всем телом навалился на Петьку, и они оба плюхнулись в снег. Ракета на парашюте спускалась так долго, что казалось, она никогда не погаснет. Но вот погасла, не долетев до земли.
– Не поднимай головы,- прошептал Гриша.
– Я знаю… не увидят. Это они со страху. Партизанов боятся. А сейчас пулять начнут.
– «Не увидят», «пулять начнут»!
– в сердцах передразнил Гриша Петьку.
Снова несколько ракет со свистом разрезали воздух и залили землю светом. И снова темно. А потом откуда-то раздался сухой треск пулемета. Светящиеся точки трассирующих пуль пролетали чуть в стороне от мальчишек. Вот застрочил пулемет. Еще… Петька вскрикнул. Скорчился на снегу.
– Ты что?
– приникнув губами к уху Петьки, тихо спросил Гриша.
Петька застонал чуть слышно, вытянулся и замолк. «Убили?!» Гриша стал тормошить Петьку, прикладывал ухо к его груди, шептал сухими губами: «Что же это такое? Как же теперь?..» .
Кругом все затихло. Петька лежал бездыханный на снегу. Гриша, склонившись над ним, заливался горючими слезами. Потом, спохватившись, не раздумывая, что его могут увидеть, взвалил Петьку на спину и, пригибаясь под тяжестью, медленно побрел к лесу.