Особый отдел и тринадцатый опыт
Шрифт:
Между тем Кондаков, не захвативший с собой даже зонтика, ощущал себя как Садко, спустившийся во владения морского царя. Так и до простуды было недалеко. Кондаков по собственному опыту знал, что балтийский дождик бывает опасней для здоровья, чем тропический ливень.
Он попытался криками обратить на себя внимание рыбаков, но те на жалкие потуги сухопутной крысы никак не реагировали. Пришлось пойти на крайнюю и, в общем-то, непозволительную меру – пальнуть в воздух из пистолета.
– Плывите сюда, черти полосатые! – орал Кондаков, отмахиваясь от порохового дыма, который
Этот пламенный призыв восприняли далеко не все рыбаки, но кое-кто из них всё же повернул к берегу. Если человек не пожалел перевести патрон, который в эпоху рыночных отношений стоит примерно как стакан водки, значит, ему всерьёз приспичило.
– Тебе что, папаша, надо? – поинтересовались рыбаки, держась от Кондакова на расстоянии, превышающем дальность прицельного выстрела. – Ежели ты из рыбоохраны, то мы закон не нарушаем. Ловим на один крючок, за пределами рыбоохранной зоны, без применения запрещённых орудий лова. И если мы сами эту рыбку не выловим, она к финнам уйдёт. Неужели ты, папаша, маннергеймовским турмалаям сочувствуешь?
– Я, конечно, прошу прощения, что оторвал вас от столь приятного времяпрепровождения, но дело не терпит отлагательств. – Кондаков издали продемонстрировал своё удостоверение. – Хочу задать вам несколько вопросов по поводу недавнего взрыва, случившегося приблизительно на этом месте.
Рыбаки дружно приняли позицию, суть которой выражается поговоркой «моя хата с краю». Одни в тот день якобы вообще не подходили к морю, а другие хотя и слышали взрыв краем уха, но в ту сторону даже не обернулись – очень уж хороший клёв был.
– Есть информация, что несколько лодок от ударной волны даже перевернулись, – напомнил Кондаков.
– Так это те, которые назад с уловом возвращались. Тимоха Зыль и Пашка Пегас. Но и они толком ничего не видели. Гребут-то, папаша, спиной к берегу. После того, как рвануло, их волна сразу и накрыла. А когда они выплыли, уже и дым развеялся. Но ни единой живой души поблизости не было. Это гарантированно.
– А не наблюдалось ли перед взрывом каких-нибудь странных явлений? – поинтересовался Кондаков. – Допустим, миражей или световых вспышек.
– Ничего определённого сказать не можем, – отвечали рыбаки. – Погода стояла дрянная, примерно как сейчас. Только что дождя не было. А вспышки здесь дело обычное. Ремонтники, которые береговые сооружения обслуживают, фальшфейеры зажигают. Вояки, случается, ракеты пускают. Вокруг маяки. Да и молодежь иллюминацию наводит. То петарду взорвут, то ещё что-нибудь.
– Да, обстановочка у вас сложная… Это что такое? – Кондаков указал на развалины.
– Раньше, говорят, пристань была, – объяснили рыбаки, уже проникшиеся к Кондакову некоторой симпатией. – Её ещё в тридцатые годы разобрали. Хотели новую поставить, но война помешала. Так и забросили. Зато рыба поблизости водится, ничего не скажешь… Хочешь, поехали с нами. Лишняя удочка всегда найдётся. Потом ушицу сварим.
– Я бы с превеликим удовольствием, да дела не позволяют, – развёл руками Кондаков. – И без того много времени потерял. Всю ночь в поезде
– Сегодня, папаша, не получится. Опоздал маленько. Пашка сам из мореманов, вчера в рейс ушёл на сухогрузе. А Тимоха на поминках тётки упился, бревном лежит. Раньше субботы не оклемается.
– И что в том взрыве необыкновенного было, если даже Москва гонцов посылает? – осведомился рыбак, подплывший к берегу ближе других.
Кондаков, мгновенно почуявший, что это далеко не праздный вопрос, завёл, можно сказать, интимный разговор.
– Тебя как зовут? – спросил он первым делом.
– Зови как все, Гришаней.
– Так вот, Гришаня, этот взрыв интересует компетентные органы потому, что здравому объяснению не подлежит. В природе на всё есть своя причина, а здесь – накося, выкуси. Это не моё личное мнение, а заключение специалистов. – Он ткнул пальцем в хмурое небо, словно бы одним из этих специалистов был сам господь бог.
– Ваши специалисты обо всём привыкли судить, не выходя из кабинетов… – возразил рыбак Гришаня. – А здесь с войны донных мин тьма-тьмущая осталась. И наши ставили, и немцы, и финны. Одну из них штормом могло на берег выкатить и песочком присыпать. Потом она сама по себе и бухнула. У меня буквально в тот же день похожий случай был. Отплыл я подальше от берега, аж до самого фарватера, где бакены стоят. Там ловить с лодок запрещается, потому что большие корабли всё время ходят. Но я решил рискнуть, тем более что время раннее было… Вот в полукилометре от меня ни с того ни с сего и рвануло. Лодку тряхнуло знатно. Столб воды взлетел, наверное, выше Казанского собора. Хорошо ещё, что в тот момент ни единое судно фарватером не шло. Спустя пять минут чайки налетели, давай оглушённую рыбу хватать. А я себе думаю: нет, здесь сегодня рыбалки не будет. И давай обратно грести.
– Когда это случилось? – Кондаков, как говорится, весь обратился в слух.
– Дайте подумать. – Гришаня стал поочерёдно загибать пальцы на правой руке. – Здесь этот взрыв был где-то ближе к полудню. А там – в семь утра. Разница в пять часов.
– Точное место взрыва можешь показать?
– Точное нет, а приблизительное покажу… Было это примерно на траверзе церкви Успения Богородицы. В хорошую погоду на горизонте её маковка видна… Жаль, что я номер ближайшего бакена не запомнил.
– Сами бакены не пострадали?
– Да что с ними сделается? Железные бочки. На мёртвом якоре стоят. Как говорится, ни нашим, ни вашим.
– Что-то проясняться стало, – заметил один из рыбаков. – Сейчас, наверное, и солнышко выглянет.
– Какое тебе солнышко! – осерчали его приятели. – Ты на небо, дурак, глянь. Тучи пушкой не прошибёшь.
– Вы зенки свои протрите, – стоял на своём отщепенец. – Вон как распогодилось.
И действительно, какой-то неестественный, тревожный свет разливался повсюду. Гребешки волн вспыхивали, словно чешуйки идущих на нерест зеркальных карпов. У всех вертикально стоящих предметов возникли тени, хоть и не такие густые, как от солнца.