Особый приказ
Шрифт:
Строго говоря, дед Сидор никакой не дряхлый старик. Ему самое большее лет сорок. Но его длинные висячие усы совсем седые, поперек загорелого лица проходит белесый шрам, а левая рука плохо гнется — когда-то давно его ударили по руке саблей. С пищалью и пистолетами дед Сидор одной рукой управляется лучше, чем каждый из них двумя. Он уже видел то, что им только предстояло увидеть. Он воевал с теми, с кем им только предстояло воевать.
— Бего-о-ом марш! — дед Сидор, похоже, никогда не сорвет голос.
Вот уже несколько месяцев, с самой весны, каждый день он
Перед тем, как сделать их колдунами, Корпус делает из них солдат. Писарь может не быть солдатом. Маг хотя бы на ступень выше ученика — уже нет. Они учатся самому главному для солдата — подчиняться и моментально выполнять приказы. Они верят своему наставнику, потому что он пришел оттуда, куда они только пойдут.
Им пятнадцать лет, и они учатся воевать.
Среди них есть те, кто еле тянет лямку. Есть такие, кому хорошо удается что-то одно. Но находятся и те, с кем бесполезно тягаться. В отряде Умова таких двое. Страхов и Чернова. Они соперничают уже больше года, с тех самых пор, как Ольга Иоанновна дала им испытание с шарами света. Тогда оба продержались четыре оборота часов, и только распоряжение старой волшебницы прервало их состязание.
Сейчас Василисе приходится трудно. Колдовать во время марша им запрещено. Никакой талант не заменит физическую силу: деду Сидору безразлично, какого пола его бойцы, и девушки тащат на себе почти такой же груз, что и парни. Чернова доходит до привала на одной только воле, злая, взъерошенная, но со всем снаряжением. Перешагнуть через «не могу» — тоже часть их учебы. Соперничество помогает в этом. Поэтому никто не препятствует ученикам соревноваться друг с другом, пока они остаются в определенных границах.
Образы из сказок и былин тускнеют и растворяются в их памяти. День за днем они все лучше осознают, что в войне нет ничего красивого — только утомительный, тяжелый и неблагодарный труд. Они взрослеют незаметно для себя за одно последнее мирное лето. Умов уже несколько лет знает, что он никогда не догонит Чернову и Страхова, идет чуть позади Волкова, держится ноздря в ноздрю с Деминым и обгоняет остальных. И по силам, и по знатности. Так случилось, что в их группе способности к колдовству полностью совпали со знатностью рода. Без малейшего исключения. Умов идет сквозь это лето серой мышью, не выделяясь, но и не отставая. Он медленно становится шестеренкой гигантского механизма.
* * *
Служение. Это слово часто звучит в этот год. Его употребляют и жрецы, и все маги крепости. Не учеба, не упражнения, даже не служба. Служение. От слова веет благовониями жрецов и тяжеловесным голосом Булатова. С ними говорят те, кого они и видели-то раньше по особым случаям. Умов привык считать, что путь мага — это лестница. С каждой ступеньки видна следующая, на которую надо забраться. Но сейчас он начинает сомневаться в том, что весь путь выглядит так. Он чувствует, что жизнь скоро изменится. В ней будет то, что объединяет последнего из их группы с самими архимагами. Объединяет и даже — страшно сказать — уравнивает.
Уже чуть после Умов осознает, что внутри Корпуса есть своя неписаная линия раздела. Отношения между группами магов, разные взгляды на многие вопросы, разделение должностей — все эти вещи раньше ускользали от взгляда детей. Но подростки уже начинают их замечать и делают свои выводы.
Они сидят в обеденном зале за длинным столом. Дед Сидор ненадолго оставил их в покое. Впереди целая неделя обычной учебы. После очередного похода они жадно едят, уминая гречку и свежий хлеб. Год назад Иван, уже успев привыкнуть к режиму в Крепости, не поверил бы, что будет чувствовать себя вечно голодным и вымотанным. Сейчас и он, и все хотят добавки. Правду сказал Волков. Дед Сидор и вполовину не был бы так страшен, если бы не постоянное желание есть и спать. Сейчас Волков сидит напротив Умова. Рядом расположились Страхов и Демин. Их небольшая компания почти всегда обедает вместе. Рядом с ними едят парни из другой группы. Их Умов знает похуже.
Во время еды никто не разговаривает. Но суп и гречка кончаются, а до конца обеда еще немало времени. Сегодня выходной и расписание не такое сжатое. Парни растягивают питье кваса всерьез и надолго. Петров — один из другой группы — заводит разговор о традиции обучения магов.
— …Солнцепоклонники, говорят, учат только девчонок, — рассказывает он. — Но у них чернь за один стол с дочерьми служивых не сажают.
Петров косится на дальний край стола, где сидит компания крестьянских детей.
— Их традиция, — пожимает плечами Умов. — У нас она другая.
— У нас за стенами Крепости помнят, кто на каком месте сидел. Могут даже напомнить внукам, — Петров не унимается, и его товарищи переглядываются с пониманием и ноткой одобрения.
— Тебе невместно? — Страхов еле заметно улыбается без капли тепла в глазах.
Петров думает секунду, но твердо отвечает:
— Да.
— Ты дворянский сын, — припечатывает Страхов. — Мне, сыну князя, невместно сидеть рядом с тобой. Не смотри на остальных — они колдуны Корпуса. А тебе невместно.
Страхов поворачивает голову и ставит чарку на стол.
— Мне невместно обсуждать распоряжение наших командиров, которые рассадили нас за столы именно так. Нести чушь мне тоже невместно. Вот и все.
Петров секунду поиграл желваками. Он хотел было что-то возразить, но промолчал. После отповеди Страхова разговор перестал клеиться.
* * *
— И все же, что на него нашло? — уточняет Умов вечером, когда они собираются за шахматами.
Все сразу понимают, что речь идет про слова Петрова и переглядываются.