Остальное - судьба
Шрифт:
— Знакомый сталкер подарил, — честно сказал Печкин.
— Царский подарок, — сказал академик. — Что значит разоблачение какой-то Домнушки по сравнению с Нобелевкой?
Глава тринадцатая
В приёмной предсказательницы посетителей встречал огромный портрет крошечной скрюченной старушки, закутанной в пёструю индийскую шаль и сидящей в инвалидной каталке. За спиной старушки были изображены самые яркие представители российской элиты, перечислять которых уже с души воротило — потому что они и так мельтешат везде, тогда как мы с вами практически нигде.
Элитные рыла сияли: видимо, бабуля только что всем им предсказала долгую счастливую жизнь — то есть ещё дольше и счастливее, чем они уже имели. Новые назначения, новые месторождения, новые ангажементы, новые гранты, новые откаты…
Вдоль нижнего края полотна шли буквы:
РУССКАЯ ВАНГА ВИДИТ ТЕБЯ!
И помельче:
«Фотографировать запрещается».
Очеса у старушки были не нарисованные — в полотно художник-новатор смело вставил стеклянные глазные протезы, отчего зрителю становилось страшновато.
Печкин отметил про себя, что для последнего визитёра на картине нет места. Интересно, кого-нибудь придётся замазать? И кого именно?
Ковёр под ногами — повышенной ворсистости, по нему даже ступать было неловко. С потолка свисала роскошная хрустальная люстра из семи ярусов. Пройти под люстрой мог бы разве что Киндер, и то пригнувшись, поэтому её обходили.
Зато вдоль стен тянулись ряды простых деревянных откидных кресел — как в старых кинотеатрах. Оттого вновь приехавшие випы вынуждены были сидеть плечом к плечу — даже те, кто в жизни бы не присел с вынужденным соседом на одном гектаре. Русская Ванга стремилась уравнять всех. Посетителю должно быть неудобно, как сказал один литературный персонаж, иначе какое от него удовольствие?
Кое-кого из бомонда журналист знал лично и даже хотел подойти, но Майор показал ему кулак.
Они скромно присели на последних местах, зажав между собой Черентая. Черентай вертел головой, словно подросток, обманом пробравшийся в берлинский музее порнографии на станции Цоо.
Из колонок лилась музыка для релакса, и женский голос то и дело наставлял:
— Соблюдайте тишину. Не повышайте голоса. Не курите. Не лузгайте семечки. Отключите мобильную связь. Прекратите жевать. Не бросайте на пол жевательную резинку. Не прилепляйте её к поручням кресел и сиденьям. Не разваливайтесь. Не закидывайте ногу на ногу. Сосредоточьтесь на вашем вопросе. Верная формулировка — залог адекватного ответа…
Первая посетительница всё не выходила. Остальные мало-помалу стали переговариваться полушёпотом. До Печкина, сидевшего на отшибе, доносились обрывки фраз:
— …может прервать беременность по фотографии биологического отца ребёнка…
— …заговорила его от положительного результата пробы на допинг…
— …предсказала отставку мэра Москвы, когда он был ещё простым прорабом…
— …дала ему оберег от угорания с любовницей в гараже и от триппера заодно…
— …и его мочой, говорит, побрызгай вокруг особняка — тогда туда даже с ордером никто не сунется…
— …и если через эти очки на людей глядеть, то головы у всей семёрки покажутся собачьи…
— …нет, говорит Домнушка, знак твой теперь не Козерог, а Вилы. И точно — застрелили его через три месяца…
— …ясен пень — бабка в теме…
— …нужно в полнолуние, в самую полночь, взять из дубового ящика много денег и принести председателю суда в узелке из некрашеного индийского льна…
— …только пули, сказала, возьми не простые, а со смещённым центром тяжести — тогда крепко присохнет к тебе суженый…
— …белому петуху на Ивана Купалу отруби голову на еловом пне — и в три дня разорится твой Фицуотер…
Широк, видно, был диапазон у русской Ванги!
Наконец вышла первая посетительница, прижимая к носу мокрый платок. На все негромкие вопросы она только отмахивалась. Кто-то сказал ей вслед:
— Если на каждые «поющие трусы» столько времени тратить, то нам тут неделю сидеть!
— В следующий раз вас выведут, гражданка, — сказали колонки. — Настоятельно рекомендую всем воздерживаться от комментариев. В туалет выходить только по одному в сопровождении служителя…
— Строго у неё тут, — сказал Печкин и замахал рукой служителю — наверняка тот был здешний санитар.
Майор кивком одобрил его затею. В конце концов, они не к бабке пришли.
Туалет, как и всё прочее, был шикарный — сияющая его чистота как-то не вязалась с низменным предназначением…
— Покурим? — сказал Печкин санитару. — Настоящий «Кент», не Молдавия…
— Тут датчики кругом, — сказал санитар, и Печкин потащил пачку обратно в карман.
— Только мы их, конечно, отключили, — успокоил санитар и взял сигарету.
Они уселись в массажные кресла чёрной кожи. Под спиной журналиста задвигались валики. Почему в туалете такая роскошь, а важных людей держат в чёрном теле?
— Давно служишь? — сказал Печкин.
— Как с армии пришёл, — сказал служитель.
Судя по лицу, из армии он пришёл еще тогда, когда она была действительно армией.
— Слышал я, — сказал Печкин, — что была у вас лет семь назад какая-то заварушка. Зарезали кого-то… Это правда?
— Брехня, — сказал санитар. — Никого у нас не резали. Главврач пропал — это да, это было. Пациенты сбегали — было. А резать никого не резали… Угрожали, правда, нервы портили…
— Вот и славно, — сказал Печкин. — Собственно, меня пока библиотека интересует…
— Библиотека сегодня не работает, — сказал санитар. — Потому что работает Домнушка. Не до чтения.
— Много работы? — сочувственно сказал Печкин.
— Сегодня — да, — сказал санитар. — Такие заполошные в очереди попадаются — куда нашим буйным. Одного депутата даже зафиксировать пришлось… Ну ты понял кого.
— Однозначно, — согласился Печкин.
Он хотел спросить про библиотекаршу, но голос незримой надзирательницы достал их и в этом укромном месте: