Остальное - судьба
Шрифт:
Автоцистерна с надписью «Живая рыба».
Фура с надписью «Живые цветы».
Автобус-«мерседес» с надписью «Русские русалки», причём из люка, несмотря на зиму, высовывалась по пояс пригожая девица в серебристой чешуе и приветственно махала голой ручкой.
Пять армейских кунгов с надписью «Перевозка людей запрещена».
Автокран и два грузовика с песком.
Грузовик с прицепленной к нему полевой кухней.
Потом пошли машины с региональным начальством, их охраной и обслугой, и не было конца этой гордой мелочи…
Так, во всяком случае, рассказывал потом Печкин в баре «Хардчо». А последним, утверждал он, катил катафалк ритуальных услуг, украшенный венками от безутешных.
Но это уж он приврал…
— Всё, — облегчённо выдохнул сержант Архипкин. — Товарищ полковник, можно мы у вас погреемся?
— Валяй, — сказал Майор. — Поморозил щёку, сынок. В «хаммере» и вправду было тепло.
— Слава богу, — сказал Архипкин. — Что бирку нам не выкинули.
— А то бы что? — сказал Печкин.
— А то бы мы стояли и ждали, когда с нами разбираться приедут. Всё-таки нарушение… Обошлось!
Печкин сказал:
— Ребята, а если бы мы не остановились?
— Тогда на таран, — развёл руками сержант.
— Неужели вы рискнули бы жизнью за Сергей Сергеича? — сказал Печкин.
Сержант Архипкин явно подозревал в нём представителя организации, испытывающей человеков, но всё-таки ответил честно:
— Да я его люблю не больше вашего. Только без него ведь потом такая хрень бы началась и анархия! Люди-то при чём?
— Молодец, — сказал Майор. — Верно мыслишь.
— Служу России, — сказал сержант.
И журналист подумал, что прежнее «Служу Советскому Союзу!» звучало гордо и чётко, словно три выстрела, а «Служу России!» как-то грустно выходит, не хватает чего-то… Язык не обманешь!
— Вы, если ехать вам в ту сторону, так езжайте, — сказал Архипкин, у которого горела щека от обработки домашней варежкой. — А то скоро попрут в ту сторону народные массы — за это время там столько скопилось — до утра будете выгребаться. Когда Домнушка принимает, на трассе чёрт-те что творится… Но это уж не наша забота, мы из соседней области!
Патрульные откозыряли, покинули салон, сели в свою машину. «Вольво» лихо развернулась и помчалась в сторону города Кошкина, навстречу желающим потолковать с блаженной.
— А сходим-ка и мы к Домнушке, — сказал вдруг Печкин. — Пусть установит, кто такой Паша Черентай на самом деле…
— Не надо, — пискнул Черентай.
— Зачем, — сказал Майор. — Или ты тоже. Как все. Русская Ванга.
— Да нет, — сказал Печкин. — Только надо же нам как-то в этот «Глубокий сон» попасть!
Глава двенадцатая
Санаторий «Глубокий сон» был окружён высокой кирпичной стеной — можно было бы предположить, что раньше это здание было тюрьмой, но нет — не древняя кладка была, и кирпич какой-то затейливый, с вытисненным узором.
Ворота в стене тоже выглядели современно, в стиле «техно» — с какими-то датчиками, со множественными глазками камер.
— Ментовскую сбрую снимем? — сказал Печкин. — В гражданке пойдём?
Майор поколебался.
— Снимем, — решился он. — Тут серьёзно. Тут и запрос могут. Особенно после. Такого визита.
— Хотел бы я знать, о чём Сергей Сергеич её спрашивал, — сказал Печкин. — Была бы у меня сенсация…
— Перетопчешься, — сказал Майор.
— А вот шапочку-маску я оставлю, — сказал Печкин. — Жарко мне в топтыгинском подарке. Не сперли бы это лохматое чудо!
Майор вышел из машины, подошёл к воротам и нажал единственную кнопку.
— Ваш номер, — прозвучал безжизненный дамский голос.
— Седьмой, — сказал Майор, потому что сказать «первый» было бы неубедительно.
— Вы академик Брыксин?
— Да, — сказал Майор. — Хрен ли там. Академик.
— Вставьте в драйвер вашу личную карточку.
— Какую. Карточку.
— Карточку посетителя. Когда вы записывались на приём, вы получили карточку посетителя. Вставьте её.
— Вставь себе, — сказал Майор. — Монгольский вибратор. Четырёхлопастной. С изменяющейся геометрией.
— Не хулиганьте.
Печкин понял, что Майор может всё испортить, если не уже. Он подошёл поближе, наклонился к дырочкам микрофона и сказал:
— Простите его. Он волнуется. Мы привезли больного.
— У нас нет больных. У нас отдыхающие. Это санаторий.
— Пусть будет так, — сказал Печкин. — Мы привезли отдыхающего. Он в критическом состоянии. Мы заплатим.
— К сожалению, мы никого не принимаем в приёмные дни, — сказала дама с некоторым даже сочувствием.
— Так они же приёмные, — сказал Печкин, чувствуя себя персонажем не то Кафки, не то Ионеско.
— Я имею в виду дни, когда принимает Домнушка, — пояснила невидимая дама. — Если вы к ней, то у нас предварительная запись.
— Ладно, — сказал Печкин. — Запишите нас предварительно.
— Предварительная запись производится в дни предварительной записи. Послезавтра будет как раз такой день. Тогда вы приедете и запишитесь. Вам назначат дату приёма.
— И сколько ждать?
— Около года, — сказала дама. — К Домнушке все хотят.
— Интересно, — сказал Печкин Майору, — в машине у бандюков есть палатка? Ведь гостиницу мы оптимизировали…
— Захлопнись. Папанин, — сказал Майор. — Гражданочка. Мы из милиции. Наш задержанный нуждается. В срочной помощи.