Останется память
Шрифт:
Мне нечего было делать на Офицерской улице. Ноги сами привели меня сюда от дома Булатова на Спасской улице. Я осознал, где нахожусь и для чего. Поэтому повернул по Офицерской в сторону Екатерининского канала и побрел в гостиницу, откуда так никуда и не съехал...
2.
Напечатанное крупными буквами, объявление сразу же бросалось в глаза:
"Третьего дня служитель в гостинице "Неаполь", делая обход вверенных ему помещений и зайдя в номер всем нам известного Константина Владимировича Шумова, не обнаружил последнего. Можно было бы допустить, что он съехал, никого не предупредив. Но верхние и нижние нательные вещи, сложенные на кровати и вдетые одни в другие, отметали такую возможность. Казалось, что человек непонятным образом исчез из своей одежды, не оставив ни малейших следов. Кроме прочего, вызванные жандармы обнаружили бумаги, адресованные графу Милорадовичу, князю Оболенскому и генералу Н. А. Панову для передачи лично в руки, сумма денег, из которой было уплачено по счету в гостинице, личные бумаги и вещи исчезнувшего. По уверениям прислуги, ничего из вещей К. В. Шумова не пропало, и что он сам вот уже два дня никуда из комнат не отлучался. Двери и окна были заперты изнутри. Создается впечатление, что К.В., раздевшись догола, неизвестным способом покинул номер так, что никто этого не заметил. Если исчезновение из гостиницы еще возможно допустить, то нахождение голого человека на улице в десятиградусный мороз не укладывается ни в какие рамки здравомыслия.
По сообщению начальника жандармской управы, бумаги, как и личные вещи пропавшего, переданы по адресату. Объявляется розыск Шумова К. В. Приметы: рост 2 аршина 6 вершков, лицом и телом худ, глаза серые, брови прямые, волосы волнистые. Ходит резво, говорит со странным акцентом. В случае обнаружения, нашедшему будет выплачено вознаграждение - 15 руб. серебром. Наследником по делам К. В. Шумова объявляется генерал Панов Николай Алексеевич".
3.
Яркий свет электрического фонаря бил лежащему прямо в лицо, но никаких попыток закрыться он не предпринимал. Надо полагать, был без сознания. Кроме того, полностью лишен одежды.
Григорий привычным жестом нащупал жилку на шее лежащего человека.
– Жив... Что делать будем, Ефим?
– Да как обычно. Пакуй его и повезли.
– Что, сразу в управу?
– А чего мелочиться? Документов при нем нет, кто он такой - сказать не может. А здесь к утру он окочурится, если его в таком виде на камне оставить. Ночи, они, и летом прохладные.Григорий почесал нагайкой лоб, сдвинув фуражку вверх и дернув фонарем, и задумчиво сказал:
– Охота со всякими возиться... Да кто он такой?!
– Вот очнется - всё скажет. Тебе и скажет, Гриша. Так что без разговоров...
– Есть, господин есаул, - Григорий нехотя козырнул и подхватил раздетого человека под мышки.
Ефим взял за ноги, и они вдвоем оттащили человека от воды вверх по лестнице. Ухватили поудобнее и взвалили на круп коня за седлом. Григорий поискал в сумке, вытащил старую ветошку и накрыл тело.
– Это чтобы нравственность жителей не искушать - может, кто в окошко глянет. Да и теплее ему будет, - Григорий кивнул на человека.
– Ну, что, тронули?
– Подожди. Что это там?
– Не знаю! Господин есаул, может, поедем? Его еще оформлять как-то надо.
Ефим спустился по гранитной лестнице и что-то поднял с нижней ступеньки.
– Наверняка, его вещь, - есаул показал Григорию небольшую круглую коробочку.
– Под ним лежало, потому и не заметили.
– И что в ней?
– Полюбопытствовал Гриша, занимаясь конем.
– А шут его знает! Не буду в темноте открывать. Вдруг там замок хитрый. Чего зря мучиться. Или наоборот, начну открывать и всё поломаю. Вот очнется, всё и расскажет. Сам. Поехали уж.
Гриша кивнул, хотя этого и не было видно, и тронул коня.
Казачий разъезд, осуществляющий патрулирование Александровской слободы стольного града Санкт-Петербурга, медленно направился в сторону управы.
Кирпичные стены, оштукатуренные и покрашенные в бежевый цвет. Широкое окно с частой решеткой, делящей рассветное петербургское небо на клеточки. Под потолком - включенная электрическая лампочка на проводе, без абажура. Деревянный стол. Два стула с неудобной высокой спинкой, по разные стороны от стола. И оба стула заняты. На одном из них - найденный человек, а на втором...
– Меня зовут Волвенко Ефим Николаевич. Звание мое - есаул казачьей сотни конногвардейского полка. Должность - начальник местной управы. Я веду ваше дело. Итак, приступим.
– Какое дело? Я ничего не совершал! Я вообще здесь не при чем! Да что такое!
Ефим Николаевич поморщился.
– Фамилия? Имя? Отчество?
– Шумов Константин Владимирович. За что меня задержали?
– Не задержали, а доставили. В целях сохранения вашей жизни и установления личности.
– Нет, конечно, спасибо, что дали мне эту одежду, - Костя оттянул на груди свободную рубаху неопределенного цвета, - но зачем в камере-то держать?
– Это не камера. Это - изоляционная комната.
– Большая разница!
Есаул поморщился.
– Прошу вас - отвечайте на вопросы. Когда и где вы родились?
– В Санкт-Петербурге. Двадцать пятого мая.
– Года?
– А сейчас какой?
Есаул аккуратно отложил перьевую ручку, которую периодически макал в чернильницу перед записью в таблицу сведений о Косте, привстал и со значением сказал:
– Здесь вопросы задаю я. Понятно? И если выяснится, что вы - государственный преступник, то разговаривать с вами будут по-другому и совершенно иные люди. Будем продолжать ваньку валять или отнесемся с уважением к собственным гражданским правам?
Костя откинулся на стуле.
– И всё же. Могу я ознакомиться с календарем за этот год?
Волвенко поджал губы, резко дернул ящик стола и бухнул на стол отрывной календарь.
– Знакомьтесь. Это - календарь. А это - Константин Владимирович. Большой оригинал.
Шумов вцепился в календарь. Чуть ли не нежно разгладил надорванную обложку, чем вызвал фырканье есаула, убедился, что года на ней не напечатано, и залистал оставшиеся страницы. Начинались они с двенадцатого июля и, если есаул отрывал листки вовремя, сообщали о сегодняшней дате. Но и только. Тогда Костя обратился к выходным данным, до удивления скудным, и, вдобавок, напечатанных мелким витиеватым шрифтом с соблюдением норм дореволюционной орфографии. Стало быть, октябрьской революции семнадцатого года не было. А вот еще, уже или вообще - Косте хотелось разъяснить. Для себя. С целью общего понимания ситуации.