Останется с тобою навсегда
Шрифт:
– Хана фрицам!
– понял я по движению его губ. Он приложил палец к ним, как делают матери, укладывая спать малышей, требуя молчания и тишины.
40
Занесенный снегом фольварк из красного кирпича, с башней, возвышающейся над сосновым бором, удобно стоял на краю плато, глядя окнами на простор Печского угольного бассейна с терриконами, меж которыми застоялась дымная пелена, не пробиваемая слабеньким зимним солнцем. Ветер с той стороны приносил сырой угарный дух. От налета угольной пыли тускнело оконное стекло в моей роскошной, с рогатым светильником и охотничьими трофеями на стенах палате. Словно
Я жил в тишине и ее боялся. Со страшной медлительностью тащилось время. Засунув руки в карманы шинели, до бровей напялив ушанку, сидел, уединившись, под башенными часами - там было нечто похожее на нишу. Глядел на дали, зачастую ни о чем не думая, никого не вспоминая. Из сомнамбулического состояния выходил лишь тогда, когда распахивались ворота армейского госпиталя и на площадке у парадного входа останавливались санитарные машины.
Выносили раненых. Я ничего не слышал, но всем своим существом хотел понять, что происходит на переднем крае.
Поступали, как правило, с осколочными ранениями, - значит, фронт не двигался, но жил активно и артиллерийская дуэль не смолкала.
В тишине ушел в небытие декабрь, наступил новый год, сорок пятый. Мы встречали его с елкой в большом парадном зале. Я, со всеми вместе осушив бокал трофейной шипучки, забился в уголок и смотрел, как веселилась молодежь. Сестры-красавицы и выздоравливающие кружились в вальсе под аккордеон.
Незаметно ушел в палату, пробовал читать. Не читалось. Думал о том, где сейчас мои близкие, друзья, боевые товарищи. Вошел капитан, лечащий врач, с двумя полными бокалами. Подал мне записку: "С Новым годом, товарищ полковник. Мой подарок: вы будете слышать! Медленно, но верно слух возвратится к вам - таково заключение фронтового профессора-ларинголога. Поздравляю".
Утром солдат на мотоцикле доставил мне пакет и посылку. Военный совет поздравлял с Новым годом. В посылке - коньяк, папиросы, носовые платки и... шпоры. Улыбнулся - это от генерала Валовнча.
Шел последний день января. Проснулся, как обычно, в семь утра, побрился, умылся. Вышел из палаты и... замер: издалека, очень издалека, будто сквозь ватные тампоны, пробивались удары набата: бом, бом... Сердце запрыгало. Приставил ладони к ушам, стало громче: бом! бом! бом!
– Капитан! Капитан!
– Я в три прыжка одолел лестницу, ведущую на второй этаж.
– Капитан! Я слышу! Слышу, я слышу... Товарищи, я слышу!..
Раненые, окружив меня, улыбались. Я обнимал всех... Слух исподволь возвращался. Часами из расстроенного фортепиано я выколачивал звуки. От зимнего низкого солнца пылали окна фольварка, мороз накрепко сковал землю, на соснах лихо разгуливали белки. На макушке дерева каркала ворона.
– Громче, проклятая!
Я упивался музыкой человеческого голоса, приставал к раненым, просил, требовал рассказать что-нибудь о себе.
В конце февраля госпиталь начал свертываться. Многих уже эвакуировали в глубокий фронтовой тыл. Я пошел к врачу:
– Когда выпишете, доктор?
– Выдержка, выдержка, Константин Николаевич.
– Вы готовитесь к эвакуации. Куда?
Он махнул рукой на запад.
Эвакуация продолжалась. Утром подошла машина, из нее выпрыгнула женщина... Хочу окликнуть ее, а голоса от волнения нет. Скатываюсь вниз и застываю у парадной двери.
– Галина!
Она бросила узел в машину, обернулась:
– Я!
Незнакомая женщина удивленно смотрела на меня.
– Простите...
Ее глаза блеснули из-под спутанных волос.
– Я же Галина. Вы меня звали?
– Простите, обознался...
Не спеша поднялся на свою верхотуру под башенными часами, сел, закурил... Домик на окраине, за некрашеным забором; комната с печуркой, теплые глаза Галины... И ночь с лунным отблеском ее голубого тела. И стремительно рвущаяся куда-то река, и обваливающиеся берега... Я казню себя, казню за тот час, за то мгновенье, когда повстречал в румынском городке на Дунае бидарку с женщиной в кудряшках...
На другой день в госпиталь приехал генерал Валович.
– Молчите, я вас буду изучать!
– сказал излишне громко.
– И вы испытываете мой слух?
– А почему бы нет? Что такой худой? Несолидно!..
– Увезете с собой?
– Не больно хотят врачи из своих рук выпускать...
– Уговорите их, пожалуйста!
41
За нами остались угольные курганы; потекли долины с виноградниками, садами, поближе к дороге развороченными бомбовыми ударами, растоптанными танками.
За городом Капошвар стала остро ощутимой близость фронта. Там шла усиленная артиллерийская дуэль, в небе за слоем туч каруселили самолеты. Чем ближе к переднему краю, тем больше разбитой техники - нашей и немецкой. Впервые увидел с разломанной пушкой - ствол врылся в землю - танк "королевский тигр". Ну и махина!
– Рванули, товарищ генерал!..
– Верно! Но противник сильно огрызался, местами перехватывал инициативу. И все же не тут он прошляпил, а ранее, на высоте двести пятой. Передержал себя, спалил десятки тысяч отборных солдат. И нам, конечно, досталось - немало потеряли...
– Когда высота пала?
– На третьи сутки после Батины. Расплата была у них тяжелая - Гитлеру пришлось двинуть против нас стратегические резервы. Тогда они и сдержали наш натиск на нефтяной район Надьканижа. Сейчас линия фронта нашей армии: озеро Балатон - Марцали - Надьбайом - Барч... Идут активные бои без особого успеха для нас и для противника. Но события назревают...
– А как в районе Будапешта?
– Положение еще сложнее.
Прием у командующего продолжался не более двух минут.
– С возвращением в строй, полковник. Завтра у генерала Чернышева примешь под командование гвардейский полк. Сейчас - два часа на отдых. А потом - в дорогу!
* * *
На командном пункте маршала Ф. И. Толбухина собрался генералитет 3-го Украинского фронта.
Во вместительном зале с занавешенными окнами находились командующие и начальники штабов армий, члены Военных советов, командующий Дунайской военной флотилией, командующие союзными войсками - югославскими, болгарскими - и мы, группа старших офицеров. Вошел маршал, голоса в зале стихли. Минут за десять до всеобщего сбора я неожиданно столкнулся в коридоре с Толбухиным лицом к лицу. "Здравия желаю, товарищ маршал!" Он улыбнулся: "Спасибо, полковник. И тебе, как вижу, не мешает поднакопить здоровья..."