ОстанкиНО
Шрифт:
Баранцов стал заставлять себя рисовать летающих зверушек.
И они у него парили, но как-то боком, неуверенно, с испугом.
Ладно, отложим. Будем заниматься тем, что ближе сердцу.
Дома его с роскошным ужином ждала Юленька. Заливное мясо. Огненное харчо. Королевские креветки с чешским пивом.
– Коленька, – радостно обхватывала Баранцова своими детскими лапками Юленька, – ты словно помолодел, похудел.
– Работы много.
В эту ночь он не видел вообще ни одного сна. А утром,
Мультяшки у него с каждым днем выходили всё более приземленными, но исполненными фантастического оптимизма с сексуальным оттенком.
– Николай Петрович, – с изумлением глядел на него шеф, Андрей Мормонов, – сколько вам лет?
– В следующем месяце 45.
– Баба ягодка опять… Извините. Задумался. Я просто не могу не позавидовать вашему физическому и душевному здоровью. Наверное, делаете зарядку, крутите на турнике «солнце»?
– Ну, что вы… Просто ураганный секс с молодой девицей.
– Самому что ли попробовать? – горестно вздохнул Андрей Мормонов. – Вы выглядите гусаром, а я от своего отражения в зеркале шарахаюсь.
– Конечно, заведите девчонку.
– Может, есть телефончик?
– Спрошу у подруги. Пусть подыщет свою ровесницу.
Всё в жизни было вроде «на ять». Упоительный секс, отличное питание, радужные перспективы. Но сны он перестал видеть начисто. И это слегка настораживало.
А тут еще на Костромском фестивале Коле впервые не дали никакого приза.
На банкете к нему с бокалом виски подошел шеф Андрей Мормонов.
– Вижу, ты расстроен?
– Все нормально.
– На тебе просто лица нет! – погрозил ему пальцем Андрей. – И зря! Всему свое время. Когда-то ты умел талантливо рисовать. Теперь гениально живешь.
– Я плохо рисую?
– Как все… То есть, как многие. Но не расстраивайся. На старом капитале выедешь. Ты вон сколько до этого наваял. А фестиваль? Какая-то Кострома… Тьфу! Ярмарка тщеславия. – Шеф хмельно качнулся, зашептал в самое ухо: – Спасибо тебе за девку, Катеньку. Девочка-огонь. Я за последние десять лет впервые почувствовал себя мужиком.
Андрей Мормонов кого-то узрел в толпе, ринулся, расталкивая творцов. Николай же Баранцов набухал себе целый бокал вискаря, выпил единым махом.
Именно на этом вечере решил изменить свою жизнь. Выгнать Юленьку, начать видеть райские сны и рисовать парящих животных.
Юленька была изгнана, но райские сны не вернулись.
С отчаяния Коля даже запил и ввязался на улице в чудовищную драку.
И небеса увидели его страдания, пошли навстречу.
Однажды в пьяном виде Николай свалился в автомобиле с Крымского моста. Очнулся в реанимации.
От снов золотых!
Вот он пацаненком ловит на причале бычков. Молодые, смеющиеся родители возвращаются с дачи, у них полные авоськи винограда. А вот он у моря легко отталкивается от земли и ныряет в искрящуюся голубизну неба.
Он летит, летит!..
Выйдя из реанимации, сразу кинулся рисовать.
Зверушки парили лучше прежнего!
На радостях Коля позвонил Юленьке, кинулся в ноги, моля пощады. И был прощен. Девушка смеялась и плакала в трубку. Приехала тут же. В руках цветы и торт. Под мини-юбкой загорелые, стройные ножки. Это ли не везение!
Если ради этого стоит иногда попадать в реанимацию, он согласен.
– А мужик-то хороший… Это, конечно, не компромат. Так сказать, фантазия на тему. Ну, да ничего. У нас и так материала достаточно. Финальный удар, да?
– Сорок девять сделал. Нужен полсотый.
– Н-да… Шарахни на прощанье по продюсерам. Обезглавь кобру!
Компромат № 50
Шоу вурдалаков
Телемагнат Олег Олегович Борматуха жил в своем подмосковном замке на речке Пехорка, как бирюк, одиноко.
Лет пять назад, когда у него только появились большие деньги, Борматуха отчаянно полюбил людей, и они шли к нему косяком. Когда же понял, что только денег им и нужно, разочаровался.
По вечерам Олег Олегович листал глянцевые журналы, краем глаза отслеживая телевизионные шоу на своих каналах, намечая, каких ведущих надо уволить, а каким, напротив, предложить новые проекты.
День походил на день, а каждую ночь, то в одном, то в другом месте замка магната раздавался подозрительный скрип.
Скрежетало ржавое железо.
Борматуха не терпел охраны, поэтому лично, он был неробкого десятка, обходил свои владения, но, увы, совершенно никого не обнаруживал.
В один из зимних вечеров скрип стал нарастать с угрожающей силой, дверь в спальню Олега Борматухи распахнулась, и в ней предстал полупрозрачный, с синеватым оттенком старик с длинной бородой. На ногах его истошно бряцали массивные и, точно, ржавые кандалы.
– Пить! Пить! – облизывая иссохшие губы, попросил старик.
«Приведение! – молнией мелькнуло в мозгах телемагната. – Ну, что ж. Это даже интересно».
Борматуха кинулся к хрустальному графину, твердой рукой налил полный стакан ключевой воды, но, когда поднес живительную влагу старику, тот отвел ее.
– Крови! Человеческой! Грамм двести! Не боле! – падающим голосом вымолвил он.
Борматуха ловко нажал на кнопки крохотного сотового, приказал наружной охране срочно смотаться в Склиф, и уже через час старик с жадностью опорожнял граненый стакан крови.