Останкинские истории (сборник)
Шрифт:
Попросил выслушать его директор Голушкин.
— С управленческим модулем решено, — сообщил он с экрана. — Покончим с коридорной теснотой.
— Хорошо, — сказал Шубников. — Только не надо называть модуль управленческим. Слово канцелярское. Мы же люди творческие, свободного поиска.
— Может быть, и слово «директор» несовместимо с поиском? — чуть ли не обиженно спросил Голушкин.
— Совместимо, — успокоил его Шубников. — И сочетание «директор Палаты услуг» совместимо пока с фамилией Голушкин.
— Корпус модуля и оболочка из сплавов, что идут в небеса. Выбили с трудом.
— Труд будет оценен, — сказал Шубников.
— Модуль
— Завтра и ставьте.
— Завтра? — озадачился Голушкин. — Но его еще нет…
— Завтра и ставьте, — повторил Шубников и погасил экран.
«Ну вот, — подумал он растроганно, — порычал, посупротивился, а делает, понял…» Досада на Голушкина стала теперь казаться напрасной. Да и нужны ли ему, Шубникову, механические исполнители? Пусть рычат и ворчат, пусть спорят, пусть злятся, а потом-то поймут и сделают как свое. И Бурлакин поймет и успокоится, он — при всех своих сомнениях — верный спутник в странствиях души. И Михаил Никифорович не столь недальновиден и безнадежен, как кажется, и дядя Валя, достойный, кстати, и сочувствия, и Мардарий, и прочие останкинские и сретенские жители.
Шубников тут же предложил Бурлакину насытить Палату услуг и завтрашний модуль техникой.
— Хорошо, — сказал Бурлакин. — А бумаг здесь более не будет. И тем более урн для бумаг.
— Но… — неуверенно начал Шубников, а вспомнив о своей «Записке» и предполагаемой поучительной для людей книге, сказал категорично: — Бумаги здесь будут. Не канцелярские, а документы духа и истории. Новые цивилизации, возможно, обойдутся без бумаги. Культура же всегда пребудет с бумагой.
В воодушевлении находился теперь Шубников. Ему были нужны зрители и слушатели. Люди для него новые. Хотя бы из посетителей Палаты услуг. «Женщину тебе надо завести! — прозвучало в Шубникове. — Женщину! И скорее!..» Голос взывал к нему чужой. Не его, Шубникова, и не Бурлакина. Незнакомый был голос. И не внутренний. «Это от бессонниц», — успокоил себя Шубников.
Он пригласил на экран директора Голушкина.
— Ольгерд Денисович, — спросил Шубников, — нет ли клиентов или заказчиков, у каких была бы нужда в разговоре со мной?
— Есть пара, — сказал Голушкин. — Рвутся. Супруги Лошаки.
— Кто такие? — спросил Шубников.
— Пожилые. Бывалые. Заслуженные, — объяснил Голушкин. — На вид — воспитанные. Но с запросами.
— Приглашайте ко мне Лошаков, — сказал Шубников. — Или нет. Я сам выйду к ним. Но пусть нам никто не мешает.
Вряд ли вы помните Лошаков. А супруги Лошаки появлялись в аптеке Михаила Никифоровича, иногда и досаждали ему. Жили они вовсе не в Останкине, но молва о здешней Палате услуг, как известно, взбудоражила Москву. Они вели себя смирно, льстили Голушкину, и тот посчитал, что именно Лошаки доставят художественному руководителю удовольствие. Шубников прошел в зимний сад и уселся на скамью из черного туфа возле бассейна с ленивыми китайскими золотыми рыбами, а Лошакам предложил расположиться на туфовой же скамье напротив. Лошаки сразу же забыли о стеснительности, они уселись бы и без приглашений.
— Вот, уважаемый Виктор Александрович, не обслуживают. Наведите порядок, — сказал Лошак-муж и протянул Шубникову бумагу. Это был рецепт.
— Сандратол югославского производства по швейцарской лицензии, — объяснила Лошак-жена.
Шубников был важен, ему бы послать этих Лошаков по известным адресам, а он в великодушных раздумьях просвещенного вельможи держал рецепт перед глазами.
— У нас порядок есть, он наведен, — улыбнулся Шубников. — Но сандратола нет.
— Тогда вот эти, по списку, — заспешил Лошак и вынудил Шубникова взять новую бумажку.
На ней выстроились под номерами наглые, беспокойные медицинские слова.
— У нас и этого нет, — опять улыбнулся Шубников. — И не должно быть.
— Почему? — удивился Лошак, но так удивился, будто протестовал и гневался.
— У нас не аптека, — стал успокаивать его Шубников. — Вы зайдите в аптеки.
— Мы были во всех аптеках! — возмущенно заявила Лошак-жена. — Нам говорят: нет. Или говорят: есть аналог, но харьковского производства.
— И что же, — поинтересовался Шубников, — без сандратола по этой швейцарской лицензии вам или вашим близким грозит гибель?
— Нет! — сказали Лошаки. — Но надо иметь совесть!
Далее было сообщено, что все же есть аптеки, в которых может объявиться все, что перечислялось в списке.
— Вот вы туда и сходите, — посоветовал Шубников.
— Ха! — Лошаки смотрели на него как на идиота и бесстыжего издевателя. — В те аптеки надо быть прикрепленными!
И сейчас же последовал заказ Палате услуг прикрепить их, Лошаков, к четырем аптекам, чьи адреса и номера указывались, и еще к каким-то учреждениям, конторам, в коих, в частности, имелись грецкие орехи и ростовский рыбец.
— Это не в наших возможностях, — покачал головой Шубников.
Он растерялся. Лошаки галдели, напирали, настаивали, а он не мог найти ответных слов. В каком возрасте пребывали Лошаки, определению не поддавалось. Они были живые, с хорошими зубами, пожалуй, и не фарфоровыми, быстрые в словах и движениях. Но, возможно, Лошаки ходили в гимназию при сражениях Куропаткина. Хотя вряд ли они получили гимназическое воспитание. Высоченный Лошак седым кучерявым чубом танцора кадрили и широким сильным носом должен был скорее заслужить фамилию Лось. Дама же походила на супругу Барсука. «Я их долго не выдержу, — повторял про себя Шубников, — не выдержу».
— Раз вы объявили себя Палатой услуг, — заорал Лошак, — значит, вы наши слуги! И извольте служить!
— Неужели вы при вашем напоре, — спросил Шубников без всякого притворства, — никуда не прикрепленные?
Супруга Лошака посчитала вопрос Шубникова проломом в казанских стенах и бросила на штурм конницу:
— Да, уж прикрепите, прикрепите нас!
И в руках Шубникова оказался новый список с заявкой Палате услуг на прикрепление.
— Вот что, — сказал Шубников, заставив наконец себя встать, — Палата услуг создана для того, чтобы помочь жить людям лучше и самим стать лучше. Вы же намерены с нашей помощью жить легче. Это нехорошо. Вы и сейчас ведете себя нескромно и крикливо. Зайдите через два дня.
— Через два дня! — раскинула руки Лошак-жена.
— Через два дня, — надменно сказал Шубников. — И не ко мне. А обратитесь в седьмое окно.
Он уже не видел Лошаков и не желал помнить о них, но его догнали слова дамы Лошак:
— И что ждать от них? Если у них художник-руководитель такой плюгавый мужичонка!
«Услуги! Слуги! Извольте служить! Ах вы твари лошачьи! Не будет никаких слуг и услуг! Все отменим и прекратим!»
Немедленной отмене всего помешало появление Голушкина в кабинете.