Останкинские истории (сборник)
Шрифт:
— Наверное, и русалки нынче не те?
— Не те, не те, — кивнул Новый Маргарит.
— Я видел… — начал Данилов, чуть было не спросил насчет париков, но сдержался. И тут он задал Новому Маргариту такой вопрос, какой задавать ему было нельзя: — Усилия велики, старания ощутимы, а толк-то есть от них? Не только нынче. А вообще. Всегда.
— Ну, Данилов! — развел руками Новый Маргарит. И было бы логично, если бы он выгнал Данилова из голубой сферы. Однако Новый Маргарит замолчал. — Что же, — сказал Новый Маргарит серьезно, — мы вели один разговор. А теперь пойдет другой… Ладно… Есть ли от наших усилий толк? Скажем, на Земле? Да? Ну так вот я тебе скажу. Толку от наших усилий
— А кто же? — спросил Данилов. И себе же удивился: «О чем спрашивает? Будто не знает!»
— Сами земляне, — сказал Новый Маргарит. — И тебе это хорошо известно.
— Да, у меня есть наблюдения, — согласился Данилов.
— Поэтому я и принял твой вопрос. Иному бы я побоялся смутить разум. Или же обеспокоился бы за себя. А ты мне ясен. Я знаю, кто ты.
— Кто же я? — насторожился Данилов.
— Ну, Данилов, это лишнее.
— Нет, кто же я? — сказал Данилов, чуть ли не с обидой.
— Данилов, я знаю… Во всяком случае, ты не демон. И оставим это. Ты меня спросил о толке, и коли желаешь слушать… Так вот. Сам человек куда более энергично, чем что-либо, способствует ходу своей цивилизации. Сам же человек куда более успешно, чем всё, — мы в частности — этому же ходу и мешает.
— Может, так и должно быть?
— Видишь ли, в некоторых цивилизациях мы на самом деле были ловки и сообразительны и многое перетряхнули. Но человек… Это существо особенное… Он неуправляем. Нашему контролю и влиянию он не подчиняется. Увы. У него своя самодеятельность. Он фантазер и творец. Мы думаем о человеке с чувством превосходства. Но это несправедливо. Наши возможности изначально несравнимы с возможностями человека. Они для него сказочные. Но голь на выдумку хитра. Многие его открытия и нас соблазнили, сколько его изобретений мы использовали и в быту, и в трудах. Мы сами в конце концов стали ему подражать. А наши ученые? Они-то всю земную науку рассматривают с лупой в руках. Знают, что в ней много чепухи, много глупости, а все равно ни макового зернышка не упускают из ее открытий и заблуждений. Считают, что людское знание условно, и тем не менее… знают, что на Земле обстоятельства заставят так исхитриться и придумать такое, что никакая умная аппаратура в Пятом Слое не догадается придумать. Хоть ты ее снабди земными условиями опыта.
— Я здесь, — сказал Данилов, — видел земные научные издания. И серьезные. И популярные. С картинками. Я один такой в Москве покупаю. «Знание — сила».
— И «Знание — сила»! Конечно! — согласился Новый Маргарит. — Может, и в первую очередь такие, как «Знание — сила»! А что? Хороший журнал. Ты не находишь?
— Хороший.
— Хороший, — еще раз отметил Новый Маргарит.
— У вас и словечки в ходу — оттуда. Гиперпутешествие. Гиперпространство.
— Так всегда было. Какие термины на Земле в моде, такие и у нас. И соблюдается видимость поспевания науки за ходом времени. И облегчается ученое общение.
— Гиперпутешествие. Слово-то какое скучное. Раньше проще было.
— Но разве — чем проще, тем лучше? Ты произносишь «гиперпутешествие» и чувствуешь, как усложняется твое понимание мира. И это хорошо.
— Ты смеешься, — сказал Данилов. — Не надо мной?
— Не над тобой, — сказал Новый Маргарит. — Над теми, кто суетится, полагая себя вершителями, с тем и живут…
— А ты с чем живешь?
— Я тебе на это не отвечу… Скажу лишь вот что. Если бы мы только будоражили, злили землян, если бы мы только мешали им, вводили бы их в заблуждения и буйства, если бы у нас были лишь такие хлопоты и в иных цивилизациях, мы бы сами по себе ничего не значили. Носились бы прислугами при Фаустах. Но это скучно. Это пошло. Это безрадостно. Это унизительно, наконец. Нет, мы не одни лишь отрицатели и вредители! В нас, несомненно, существует и нечто свое, замкнутое на себя, независимое от иных систем и цивилизаций. И оттого в существовании Девяти Слоев есть свой высокий смысл… Должен быть…
— Ты знаешь, в чем он? — спросил Данилов.
— Я догадываюсь, — сказал Новый Маргарит. — Но не всем дано знать это.
— Но ведь есть Большое Откровение, — как бы изумляясь словам Нового Маргарита, сказал Данилов. — Можно видеть все насквозь и по диагонали. И в прошлом, и в нынешнем, и в грядущем. Можно ощутить вечность. Нас так учили в лицее. Зачем нам вообще науки, коли мы и так располагаем знанием всего? Зачем нам доктрины? И прошлые и будущие? Насчет наук ты меня извини, — спохватился Данилов. — Я не из-за них начал говорить, а из-за твоих слов о высоком смысле.
— Ты, — сказал Новый Маргарит устало и как бы снисходительно, — никогда не отличался большим умом.
— Да, да, это верно, — охотно согласился Данилов.
— Потому ты и был мне приятен. Хотя порой ты, конечно, лукавил, представляясь наивным простаком… Ты и сейчас лукавишь… У тебя ведь свое сейчас в голове, и ты тверд в своих понятиях. Что Большое Откровение! Что ощущение вечности! Что видение всего насквозь! Что наши волшебные по сравнению с человеческими возможности! И с ними все равно не знаешь истины.
— Разве они обман?
— Они не обман. И обман. Они еще не истина.
— А она достижима, истина? И она нужна?
— Не знаю… Но ради чего я отрицаю? Ради чего я познаю? Мой разум не утолен. И он мучает меня. Оттого и есть мысль. Моя. Высокая. На какую не способны спорщики из коридора… Большое Откровение, раз оно мне дано просто так и неизвестно зачем, вызывает у меня, личности размышляющей, сомнение. А не морочат ли меня? И мне кажется порой, что морочат. Но, может быть, и не морочат. Вот в чем моя беда. И вот в чем моя услада. В моей натуре, по нашей привычке, развиты привязанности к познанию и отрицанию. Ты — не мыслитель, ты чураешься Большого Откровения и ощущения вечности, они тебе только мешали бы жить. Да и чуждо тебе все наше. Не спорь. А я не могу отбросить их или принять просто так. Меня в страданиях и радостях влечет к истине. Как, впрочем, и тебя. Но ты ее стараешься достичь музыкой.
— Так она достижима? Она нужна?
— Я не знаю! Я только вижу, что ты в своей музыке куда ближе к истине, чем я в своей науке…
— Откуда ты знаешь?
— Это я знаю, — сказал Новый Маргарит. Потом добавил: — Что же касается большинства исследований в Пятом Слое, то ты, наверное, сам мог понять, что характер их главным образом прикладной. Там дела практические. Иногда и без сверхзадачи. Но с обязательным истечением из живой нынче доктрины. Отрицание, вред, зло, раздражение, палки в колесах. А зачем? Так надо… Конечно, люди сами себе вредят. Но и нашего зла стоят. А может быть, они без всего этого и жили бы еще в пещерах на медвежьих шкурах…
— Но ты говорил, что тебя занимают даже перебранки, якобы ученые, в коридорах.
— Занимают! — сказал Новый Маргарит. — Тем не менее занимают! Я еще бодр умом и крепок. Я деятелен, люблю интриги, игру и рад, пусть и ложным, борениям и стычкам. Мне пока на самом деле немногое наскучило. И пусть я с иными делами и темами не согласен, но раз я берусь за них или держу их в поле своего зрения, я увлекаюсь ими, и они уже как бы мои… Однако порой тошно становится… Зачем я суечусь? Куда я спешу?.. Зачем мы вообще?