Останкинские истории (сборник)
Шрифт:
Кармадон снова наполнил кубок и опрокинул его. Данилов сделал один глоток.
— Тошно, Данилов! — сказал Кармадон. — Тошно!
— Отчего? — скорее из вежливости спросил Данилов.
Кармадон то ли издевку ощутил в его словах, то ли простое непонимание — и этого было достаточно. Он взглянул на Данилова свирепо, но в глазах его была и слабость израненного зверя, однако Данилов заробел. И Кармадон, похоже, смутился. Не для ссор, видно, он привел сюда собеседника. Данилов же не знал, как ему сейчас себя вести,
— Я на самом деле не знаю причин твоего нынешнего состояния, — сухо сказал Данилов.
Кармадон снова взглянул на него.
— Неужели ты ничего не слышал?
— Слышал, — сказал Данилов. — Случайно и совсем недавно. Но это были сведения невнятные и, возможно, отдаленные от истины… Может, это просто сплетня…
— Разжалован, разбит и сослан, — сказал Кармадон.
Данилов полагал, что Кармадон, коли у него возникла потребность в нем как в собеседнике, сейчас выговорится, все расскажет, драматизируя подробности, ища сострадания, но Кармадон, произнеся три слова, ударил кулаком по столу, как бы ставя точку, и с ревом опрокинул кубок.
— Но и в микрокосмосе, — осторожно сказал Данилов, — своя жизнь.
— Да, — кивнул Кармадон. — И в микрокосмосе.
— Что же отчаиваться, — сказал Данилов. — Мы не юнцы. А в наши зрелые годы знаешь, что не в пребывании на вершине дело…
— Данилов, не надо, — сказал Кармадон. — Ты хорошо играешь на лютне, а мыслитель из тебя никакой.
— Наверное, — согласился Данилов.
— Да и не в том дело, что меня посадили на элементарную частицу! — чуть ли не выкрикнул Кармадон. — Не в том! Слабость моя — вот что меня приводит в уныние!
Данилов молчал.
— Имя твое упомянуто не было, — сказал Кармадон. — Можешь быть спокоен.
— Что же, и о дуэли они не знают?
— О дуэли знают.
— Коли знают о дуэли, знают и обо мне.
— Я твоего имени не называл, — сердито прокричал Кармадон, — я!
— И на том спасибо, — сказал Данилов.
— И слово «дуэль» не было произнесено. Все его держали в уме.
«А я заявил о Беке Леоновиче в буфете!» — расстроился Данилов.
— Я ни о чем не жалею, — сказал Кармадон. — И не жалею о том, что нарушил правила и выстрелил, упредив тебя. Ты должен это понять.
Данилов хотел было возразить Кармадону, но подумал, что действительно, понять Кармадона он может.
— Но надо было стрелять наверняка! — сказал Кармадон. — Тогда бы мне все простили. И никаких разжалований. Все уважали бы меня! И я бы уважал себя. А выстрел вышел жалкий.
— Ничего себе жалкий! — сказал Данилов. — Ты выпалил в меня тысячью солнц, сжатыми в пушечное ядро!
— Жалкий, — сказал Кармадон. — Раз ты существуешь, значит, жалкий. А на большее у меня не хватило сил.
— Тебе виднее, — вежливо согласился Данилов. Потом спросил: — А где секунданты?
— Они были свидетели! — резко сказал Кармадон.
— Это я понимаю, — сказал Данилов. — Однако, прости меня за назойливость, меня волнует судьба Бека Леоновича, за Синезуда не я в ответе, но Бека Леоновича я вовлек в дело, обещал ему, что с ним ничего не случится.
— Я привел тебя сюда вовсе не для того, чтобы заниматься судьбой домового!
— Это ничего не меняет, — твердо сказал Данилов.
— Ну ладно! Сгинули они. И возможно, они улетели в черную дыру, о которой ты умалчиваешь. Теперь, скорее всего, они в иной вселенной, с нами никак не связанной. Но если у тебя есть возможности, попробуй вернуть их оттуда.
— Попробую, — сказал Данилов, будто бы не заметив издевку Кармадона.
— Но вдруг им там теперь приятнее, чем здесь?
— Может быть, — кивнул Данилов.
— И кончим о них! — сказал Кармадон.
Кубок его опять был полный. Пил Кармадон жадно, жидкость лилась на серый замшевый камзол. Данилов старался не смотреть на Кармадона. Видеть его изуродованное лицо было ему неприятно.
— А та женщина… Как она? — спросил Кармадон.
Данилов был уверен: Кармадон говорил о Наташе. Он все время опасался, что их слова кому-то слышны, хотя и полагал, что Кармадону нет резона иметь свидетелей их беседы и, наверное, он выбрал место действительно укромное и потайное. Но тут Данилов поневоле ощупал глазами все углы готического подвала.
— Не бойся, — громко сказал Кармадон. — Нас не слушают. Я знал, куда тебя привести.
«Может, оно и так, — подумал Данилов, — а может, и нет…»
— Я ведь тогда не шутил, — сказал Кармадон. — И тебя я не испытывал. Я думал, у тебя к ней легкое отношение. А мне она была на самом деле необходима.
— Оставим эту тему, — хмуро сказал Данилов.
— Я и теперь думаю о ней, — произнес Кармадон.
— Полагаю, что дальше вести беседу бессмысленно, — сказал Данилов.
Кармадон опять опрокинул кубок.
— Да, я понимаю, — выкрикнул он, — это не по-мужски! Да, я жалок, я слаб! Моим девизом было: «Ничто не слишком!», но где уж теперь — «Ничто не слишком!». Помнишь наш разговор в Останкине?
Данилов сидел напряженный, он думал сейчас лишь о том, не повредит ли их беседа Наташе, слова Кармадона слушал рассеянно, он понял только, что Кармадон спросил его о чем-то, и кивнул на всякий случай.
— Я говорил тогда, — сказал Кармадон, — от познания — бессилие. От познания! Ты спорил со мной.
— Ты просил забыть о том разговоре.
— И я не забыл, — сказал Кармадон. — И ты вряд ли мог забыть.
— Да, я помню, — согласился Данилов. — Но у меня пока не было случая убедиться в твоей правоте. Теории же меня волнуют мало.