Остановись, мгновенье
Шрифт:
Ладно, подумала Мак, этот раунд я не уступлю. На этот раз я во всеоружии.
— Ни за что на свете. Отдай мне мои ключи.
— Я отдам тебе твои ключи, когда ты отдашь мне мои двести долларов.
Мак шагнула к матери, выхватила у нее сумочку и вывернула содержимое на пол. Поскольку Линда окаменела от шока, Мак успела переворошить кучку и выхватить свои ключи.
— Как…
— Я посмела? — холодно закончила вопрос Мак. — Посмела, потому что ты одолжила мою машину только на воскресенье, потому что ты ее не вернула, потому что ты не отвечала на мои звонки целых пять дней. Я
— Был снегопад. Неужели ты хотела, чтобы я ехала из Нью-Йорка в снегопад, рискуя жизнью! Я могла попасть в аварию. Я могла…
— Позвонить. Но твои оправдания неуместны, поскольку не было никакого снегопада — просто выпало немного снега. Слегка припорошило. В воскресенье!
— Ари и слышать не хотел о моем отъезде. Он попросил меня остаться, и я осталась. Мы ездили по магазинам, потом были в театре. Неужели я не имею права на личную жизнь?
— Ради бога. Только не за мой счет.
— О, Макензи, не капризничай. Я оставила тебе свою машину.
— Бесполезную, потому что ты не оставила чертовы ключи.
— Ах, моя оплошность. Ты выставила меня из дома так быстро. Неудивительно, что я забыла. Не ругай меня. — Из голубых глаз брызнули прелестные слезинки. Линда умела плакать очень красиво. — Как ты можешь так со мной обращаться? Как ты можешь завидовать моему счастью?
Я не поддамся, сказала себе Мак, хотя желудок неприятно сжался. Ни в коем случае.
— Знаешь, я часто задавала себе тот же вопрос, только меняла нас местами. И никогда не находила ответ.
— Прости. Прости меня. Я влюблена. Ты понятия не имеешь о любви. Когда любишь, в мире не остается никого, кроме вас двоих. А это просто машина, Макензи.
— Моя машина.
— А что ты сделала с моей! — Слезы, которыми Линда пыталась разжалобить дочь, еще не высохли, а ярость уже пылала с новой силой. — Ты позволила утащить ее в… в жуткий сарай! И тот ужасный человек взял ее в заложники.
— Так заплати выкуп, — предложила Мак.
— Я не понимаю, как ты можешь причинять мне такую боль. Нет, понимаю. Это потому, что ты никогда не давала волю своим чувствам. Ты фотографируешь чувства, но ты бесчувственная. И теперь ты наказываешь меня за то, что у меня чувства есть.
— Хорошо. — Мак наклонилась, собрала и затолкала в сумочку все, что вытряхнула на пол. — У меня нет чувств. Я ужасная дочь. И, как ужасная дочь, я хочу, чтобы ты ушла. Уходи.
— Мне нужны деньги, чтобы выкупить машину.
— От меня ты их не получишь.
— Но… ты должна…
— Нет. — Мак сунула сумочку в руку Линды. — В том-то и дело, мама, что я не должна. И не дам. Твоя проблема, ты ее и решай.
Губы Линды задрожали. И подбородок задрожал. Не притворство, подумала Мак. Вернее, не только притворство. Линда действительно верит в свои чувства и искренне считает себя жертвой.
— Как я доберусь до дома?
Мак взяла телефонную трубку.
— Я вызову тебе такси.
— Ты мне не дочь.
— Самое печальное для нас обеих как раз в том, что я твоя дочь.
— Я подожду в снегу. На морозе. Я больше ни на
— Такси подъедет к главному дому. — Мак отвернулась, закрыла глаза, услышала, как захлопнулась входная дверь, и ответила в трубку: — Да, пришлите такси в поместье Браунов. Как можно быстрее.
Из последних сил Мак подошла к двери и заперла ее. В план релаксации придется включить аспирин. Хорошо бы сразу всю бутылочку. Может, просто принять аспирин и лечь в кровать, и постараться уснуть, чтобы залечить сном эту страшную горечь и душевную боль.
Мак запила таблетки целым стаканом очень холодной воды, надеясь смягчить резь в горле. На этом ее силы окончательно иссякли, и она сползла на кухонный пол.
И сидела с дрожащими коленями, с пульсирующими висками, борясь с отчаянным желанием разреветься.
Когда зазвонил телефон, она нащупала на столе трубку, посмотрела, кто звонит.
— Паркер, со мной все в порядке.
— Я рядом.
— Я знаю. Спасибо. Но я в порядке. Я вызвала ей такси. Оно приедет через пару минут. Не впускай ее.
— Хорошо. Я рядом. В любой момент.
— Паркер? Она никогда не изменится, поэтому измениться должна я. Только я не знала, что это так больно. Я думала, что мне сразу станет легче, спокойнее, может, даже стану наслаждаться победой, но ничего подобного. Мне так плохо.
— Ты была бы не ты, если бы чувствовала себя иначе. Если мое мнение тебе поможет, ты поступила правильно. Ты сделала то, что правильно для тебя, а за Линду не волнуйся. С нее как с гуся вода. Ты же знаешь.
Измученная, еле сдерживая слезы, Мак прижалась лицом к коленям.
— Я хочу разозлиться. Злиться гораздо легче, но почему у меня разрывается сердце?
— Она твоя мать, и это не изменить. Когда ты уступаешь ей, то все равно несчастна.
— Сейчас хуже, но ты права.
— Такси здесь. Она уезжает.
— Хорошо. — Мак снова закрыла глаза. — Не волнуйся за меня. Поговорим завтра.
— Позвони, если понадоблюсь раньше.
— Позвоню. Спасибо.
Мак не смогла вновь настроиться на душистую пену, свечи и вино, но горячую ванну все же приняла, а потом надела самую старую, самую мягкую фланелевую пижаму. Спать уже не хотелось, и Мак решила заняться чем-нибудь тяжелым и нудным, например, привести в порядок спальню, разобрать шкаф и — для полного счастья — выскрести ванную комнату.
Давно пора заняться домашними делами. Наведение порядка займет ее на много часов, возможно, дней, а самый главный плюс — символический акт очищения поможет устоять перед Линдой.
Долой старое, да здравствует новое, и в конце концов в шкафу воцарится порядок, новый жизненный порядок.
Мак распахнула огромный стенной шкаф, надула щеки, медленно выдохнула. Пожалуй, единственный возможный подход, как в телешоу — все вытащить, рассортировать и выбросить.
Или все сжечь и начать с чистого листа. Сжигание мостов — очень своевременный жест. Мак схватила и швырнула на кровать первую охапку одежды. К третьей охапке она уже спрашивала себя: зачем ей столько одежды? Не болезнь ли это? Какой нормальной женщине нужно пятнадцать белых блузок?