Остановите земной шар! Я хочу сойти!
Шрифт:
– Это твои! Ты знаешь, браток, а ты действительно преступник. Гноить здесь такого парня… Да у меня слов нет! – И я обнял его, испытывая при этом чувство глубокого умиления. Даже слёзы чуть не выступили. Всё же, я имел некоторое отношение к этому превращению.
За ужином мы смеялись, говорили, пели украинские песни. Степан предсказывал Олегу великое будущие, а Инга тревожно поглядывала в его грустные беспокойные глаза.
Вечер только начался. Впереди была последняя ночь. Билеты лежали на столе. Я со Стёпой смотрел телевизор. Инга убирала. Олег курил
– Я пойду пройдусь, Игорь! – Сказал он, обращаясь, почему-то, именно ко мне. – У меня здесь недалеко дружок живет. Вместе из Москвы добирались. – Я пожал плечами. – Как хочешь. Только не долго. Пароход уходит в шесть. В четыре надо выйти.
– Да! Да! Я скоро! – Пробормотал он и попытался как то бочком выскользнуть в дверь.
– Постой! Ты хоть сапоги одень. Куда ж так, в туфлях. Грязь. Тут ещё не Париж.
– Да ничего. Вроде, подморозило немного. Я быстро. – И убежал. Инга выглянула из кухни и огляделась.
– А где Олег? Куда он побежал?
– Я знаю?!.. – Недовольно пожал я плечами. Тревожно и тоскливо стало в груди.
– Не надо было его отпускать! – С упреком сказала жена. – Напрасно, Игорь! – И, взяв ведро, ожесточённо начала мыть под нами полы.
Прошёл час. Другой. Третий. Олега не было. Часы показывали полночь. Час ночи. Закончились программы. Как раз показывали Ленинград. Никто не появился. Матерясь и скрипя зубами, я встал, одел телогрейку и вышел в сырую, холодную ночь.
Фонарей в посёлке не было. Только кое-где над входными дверями горели лампочки. Даже собаки уже не лаяли. Я брёл по щиколотки в грязи, проклиная весь этот край, своих врагов, холод, Олега и себя дурака. Зачем я отпустил его. Да ещё и в таком одеянии, и с деньгами. Тьфу, дурак и есть.
Сердце билось тревожно и заставляло бегать между перекошенными тёмными хибарами всё дальше и дальше. Шёл четвёртый час. Два раза я возвращался домой. Безрезультатно. Инга со Стёпой тоже не ложились. Пора было идти к пристани, а я всё искал.
Вдруг какой-то свет замаячил впереди и я увидел, что выхожу на центральную площадь посёлка. перед райсоветом. Посередине стоял знакомый уже памятник Ленину и рядом с ним горел одинокий, единственный здесь фонарь. Под фонарём кто-то стоял. Сердце забилось сильнее. Я уже чувствовал, кто это. Но всё равно побежал.
Человек стоял, упираясь в фонарный столб, очевидно, давно. Лица не было видно – оно было в тени, так как свет бил прямо сверху и непонятно было, то ли он спит, то ли умер давно. Запыхавшись, я не сразу мог говорить, а тронуть его боялся. Но нет, это был не Олег. На человеке был какой-то подранный грязный халат или пальто. Причём накинуто оно было на голое тело, во всяком случае так казалось. Ноги из-под него выглядывали тоже голые, одетые в высокие расшнурованные ботинки, больше похожие на сплошные комья грязи. Голова в двух местах была разбита и из слипшихся волос кровь уже не текла. Он даже не обнимал фонарь, а просто упирался в него.
– Эй! – Прошептал я, подходя и осторожно дотрагиваясь. В этот момент ноги незнакомца, от слабого прикосновения, не выдержали и подогнулись. Он бухнулся со стуком на колени, всё так же упираясь в столб, проскрежетав лицом и зубами по металлу трубы. Прошло ещё пару секунд и бедняга, наконец, уперевшись руками в землю, медленно – медленно повернул ко мне своё, страшное изуродованное лицо, с налитыми кровью, совершенно пьяными глазами и промычал что-то, вернее, пробулькал.
– Чего ты здесь торчишь, братан? Иди домой. Простудишься. – Опустив голову в землю, он опять что-то прохрипел и, наконец, сказал, не поднимая головы:
– Оставь меня, Игорь! Оставь! Иди себе. – Это был Олег.
Он перевернулся и сел на голый разбитый асфальт. Я стоял, не в силах ни говорить, ни двигаться. Ярость поднималась в груди комом и душила.
– Ты видишь, не судьба мне отсюда вырваться. Пропал я! Пропал! Я вечный раб. – Он похрипел ещё, собираясь силами и всё время вздрагивая всем телом. И вдруг, как сидел, так и бросился на меня, раскорячив руки и растопырив пальцы, со страшным истеричным криком. Но не удержавшись, перевернулся, упал, ударившись голой грудью о лужу и начал биться в ней, стуча кулаками о землю и продолжая кричать:
– Пошёл вон отсюда! Спаситель засраный! Пошёл вон, селюх! Рогуль! Быдло! Какое тебе до меня дело?! Вали отсюда! Козел! – И тут я сделал то, чего не смогу простить себе никогда. Олег уже почти подполз ко мне, пытаясь схватить за ногу. Я один раз отступил на шаг, он бросился снова. Я ещё раз отступил. Ярость и отвращение боролись во мне. Жалости не было. И, когда он бросился в третий раз, я, не отступая, изо всей силы ударил его ногой прямо в грудь. Аж хрякнуло что-то внутри.
Удар, видно, сбил ему дыхание. Он застыл на минуту, потом захрипел, задёргался. И, вдруг, перевернулся на спину, лежа всё в той же огромной луже и захохотал.
Пора было идти. Четыре часа минуло уже давно. Я развернулся и побежал. А сзади меня всё догонял и бил, бил в спину его страшный хохот. Он и сейчас ещё стоит в моих ушах.
Игорь замолчал. Самолёт заходил на посадку. Низкое уренгойское серое небо почти слилось со снегом и только чёрные пятна пограничных дублёнок, оцеплявших аэропорт, выделялись на унылом пейзаже. Здесь была граница огромной зоны – нашей Родины.
12/2 – 1995
ПУТЕШЕСТВИЕ В МАЙЮ
Часть 1
Андрей лежал на огромной белой кровати и испытывал необыкновенное блаженство. Десять лет он ждал этой ночи. И вот, наконец, она пришла. Долгожданная майская ночь. Всё, как в сказке. Луна. Музыка. Ветерок шевелит шторы. Через стеклянную дверь в ванную доносится шум воды и угадывается обнажённый силуэт моющейся Марины. Боже мой! Какая необыкновенная встреча! Какая странная судьба. И именно сегодня, когда он уже окончательно потерял надежду! Неужели, наконец, такое счастье. Вот как бывает…