Остановка на планете 'Долгий Год'
Шрифт:
— Бланди, ну пожалуйста, ну сделай мне одолжение. Ты же мой лучший друг, и я могу попросить одного тебя. Ты помнишь моего пса, уже старого? Так вот, мне совершенно не по душе была идея убить его только потому, что он уже далеко не щенок. Так вот, наверное я сделала глупость…
Тот тряхнул головой.
— Боже, Петойн. Еще одну глупость? Расскажешь попозже, — сказал он, не желая слушать девушку.
Бланди повернулся к ожидавшей его группе людей, собирая мысли. Рядом, на обочине, лежал громадный валун, принесенный сюда рекой во время весеннего паводка. Бланди залез на него, чтобы лучше видеть встречавших. Это его политические сторонники или поклонники телепостановок? Он решил, что и те, и другие. Тогда он решил действовать как политик, желая, чтобы те, кто любил его за деятельность в жанре телетеатра, превратились и в последователей его политических идей.
Что ж, поехали…
— Граждане, — произнес он, по ходу импровизируя, — вы знаете, где я был. Я отрабатывал свое налоговое время и спросил себя: почему это должно длиться так долго? Что делают губернаторы со всей этой массой труда? Разве зимний город стал больше или комфортабельней, после всей этой обязательной отработки, на которую мы тратим свои силы? Много лет мы говорим о том, чтобы основать еще один город у Глубокой Бухты. Мы хотя бы начали это строительство? Да и вообще, имеется ли у нас хотя бы план?
Он отрицательно покачал головой, чтобы указать на ответ, после чего в толпе собравшихся раздался одобрительный гул — они пока еще не вполне понимали, к чему Бланди ведет, но уже были готовы следовать за его мыслями, чтобы добраться до решения.
— Так почему же все-таки так много отработки? — настаивал тот. Почему обыкновенный гражданин обязан проводить двадцатую часть своей жизни, отрабатывая для государства, если ничего к лучшему не меняется? Я уже не говорю про налоги, все мы периодически платим деньги; согласен, никто не сомневается в их необходимости. Но когда от вас требуют еще и налоговое время, чтобы вы отдавали долгие часы государству — и всегда в самое лучшее время года, когда мы можем прекрасно проводить время — зачем? Ведь это же рабство!
Громкий одобрительный гул.
Ритм собственной речи уже увлек Бланди, поэтому он выпустил на лицо долго сдерживаемую улыбку.
— Только мы не можем сейчас обсуждать этот вопрос столь долго, сколько он этого заслуживает, — сказал он. Завтра вечером, — тут он глянул на Петойн, а та кивнула в ответ, — завтра вечером я буду выступать на ассамблее и надеюсь увидать всех вас там. А сейчас… ребята, я четыре месяца не был дома. Так что вы уж простите…
Он мягко спрыгнул с камня, направляясь к людям, пожимая руки, целуя некоторых молоденьких женщин, в то время как Петойн с хмурой миной тащилась за ним следом. Как же, все это отнимало у нее время. Когда Бланди уже справился с последними встречающими, девушка потянула его за блузу.
— Бланди, пожалуйста. Мне нужна твоя помощь.
Он не остановился, так как не хотел, чтобы кто-нибудь из почитателей увязался за ними, а только глянул на Петойн сверху вниз. Она была маленького роста, настоящая девчонка, ей еще не исполнилось полного года. Для своего возраста она была низкорослой, даже ниже Бланди, хотя сам он тоже не был гигантом.
— Ну? — спросил он.
Та замялась.
— Ты помнишь моего пса? — спросила она, как будто только что не говорила этого. Его хотели усыпить, ну, ты понимаешь, из-за старости. Но, Бланди, это был замечательный пес. Я выросла вместе с ним. Не думаю, чтобы я смогла его хотя бы ударить…
— О, Господи, — вздохнул тот, уже зная, что будет дальше.
Так оно и случилось.
— Меня прищучили, — просто сказала она.
— Ты и вправду сделала огромную глупость, — покачал он головой.
— Знаю, — согласилась девушка. — Но теперь мне нужен свидетель для вынесения приговора по моему делу. Прямо сейчас. Я надеюсь попасть к экзекутору через полчаса… Ой, Бланди, я так тебя ждала…
— Тебе уже известен приговор? — спросил он, и ему вдруг ствало страшно за Петойн.
Она кивнула.
— Меня приговорили к таблетке с ядом, — сказала она. — И сегодня я обязана ее принять.
Уже в третий раз Бланди хмуро вел свою приятельницу в экзекуторскую. Сегодня ему бы хотелось избежать этого. Не из-за самой по себе мерзостной процедуры с ядовитой пилюлей, но потому, что Петойн из-за своей глупости отнимала его время, когда у него была куча важных дел.
— Ведь я только-только вернулся, — объяснял он ей на ходу. — И вместо того, чтобы тратить время на эту чепуху, я мог бы встретиться с Муррой. Неужели ты никак не могла обойтись без подобного рода неприятностей?
Петойн не отвечала, во всяком случае, сразу. Она только вытянулась, чтобы поглядеть ему прямо в лицо, и поежилась на прилетевшем с ледника ветерке. Девушка была удручена, подбородок дрожал, а в глазах стояли слезы. Она не говорила, что это закон требует, чтобы у нее был свидетель исполнения приговора, потому что об этом знал каждый. К тому же они давно уже решили, что стали близкими друзьями, но она и об этом не вспоминала. Вместо этого она заявила:
— Мурра еще успеет тебе надоесть.
И добавила:
— Ну кому могло помешать, если бы Барни пожил чуточку дольше.
Потом она несколько раз всхлипнула:
— Бланди, ну как ты не понимаешь? Если я умру из-за этого дела, я не увижу корабля. А я ведь никогда не видела корабль. А этот приземлится, когда я могу умереть.
Он не стал ей отвечать. Они шли молча. Бланди кивал тем, кто узнавал его, а девушка крепко задумалась. Потом какая-то мысль приободрила ее.
— Одно хорошо, — сказала она. — Люди увидят тебя по телевизору.
Бланди послал ей хмурый взгляд, желая показать, что это не та популярность, о которой он мечтал; скорее даже, чтобы она поняла, что ему плевать. Что бы теперь она не сказала, у него уже был готовый ответ.
— Ладно, хватит ныть. Ты сама сморозила эту глупость, — сказал он осуждающе.
Петойн понимала, чего это может ей стоить; точно так же она знала об этом и во всех предыдущих случаях, когда нарушала закон — дважды, когда ее хватали на горячем, и раз десять, когда никто ни о чем не узнал.