Останься со мной
Шрифт:
Подарил, извиняясь. Подарил, желая высушить вчерашние слезы. Загладить вину.
Высокомерный Акула-Лассе, в чьем снисходительном молчании и взгляде свысока больше секса, чем во всех словах и поступках знакомых парней Леры!..
Старшая сестра ее подружки, с которой они вместе подавали документы на поступление, двадцатишестилетняя девица, работающая курьером в фирме, возглавляемой братьями Виртанен, Анри и Лассе, лихо зажимавшая сигарету отбеленными у стоматолога зубами, сидя на подоконнике в одних трусах, красила ногти на ногах вишневым лаком, загорала спину на августовском нежарком
– Натуральная Акула, - рычала она страстно, стиснув зубы.
– Сердцами питается. Вырвет - и не поперхнется!
Эти яростные слова, однако, были произнесены таким томным, таким страстным голосом, что Лера с усмешкой подумала - а ты не прочь, чтоб он вырвал твое сердце… Ну, хотя бы куснул между голых сисек.
На снимках с корпоративов, которых у курьерши была просто пачка, Лассе показался Лере высокомерным и холодным. Красивый, холеный, но эгоистичный, отстраненный и даже слегка злой мужчина, злой нехорошей, недоброй злостью. Рядом с ним вились какие-то гламурные красотки. Загорающая на окне курьерша, щуря от слепящего солнца глаза, потягивая через соломинку тепловатый сок и нащупывая на тощеньком тельце предательские жировые складки в виде дрябленькой кожицы на животе, пояснила, что у Акулы постоянной девушки нет, но вот такие «модели человека повышенной тюнинговости» время от времени у него появляются.
– Вот эта, блонда - прошлогодняя, - тыча в фотографию острым вишневым ногтем, поясняла курьерша.
– Как она на него вешалась!.. Ножками сучит, сиськами жмется. Аж чуть в трусы кипятком не ссыт, скулит, как болонка. А вот эта фифа долго продержалась, аж полгода. Он от нее едва ли не газеткой отбивался. Она все хвасталась - я смогу, он будет мой, да я его, да от меня никто живым не уходил…
– И что?
– спросила Лера, сама не замечая, как красит ногти вишневым. Это был словно знак тайного общества, Орден Свидетелей Акулы, и она вступила в него, не раздумывая, тотчас же, полюбив по одним только горячечным словам и старым фото.
– И ничего, - ответила курьерша. В ее голосе прозвучало неподдельное ликование.
– Не, трахнуть-то он ее трахнул. Она потом месяц счастливая ходила, все хвасталась, какой он мачо, какой горячий и бла-бла. Но…
– Красивая же девушка, - с изумлением произнесла Лера, рассматривая несостоявшуюся пассию Акулы.
– Красивая, - согласилась курьерша, щуря от едкого дыма глаз.
– Так чего ему надо?
– А ч-ч-черт его знает, - весело отозвалась курьерша, подтягивая колени к груди и поворачиваясь прохладным боком к светилу.
– Никаких отношений, никаких подруг, никаких шашней… и это притом, что вот эти дутые продукты шинного завода, - она кивнула на фото девушек, - клянутся, что он горяч, как перец чили в заднице. Ну, не может такой мужик один. А он один.
– Единственную свою ждет, - с придыханием определила подружка Леры. Она слушала все эти байки, удачно копируя сестрицу Аленушку, грустящую над черной водой, и Лера, до той поры считающая подругу простоватой и глуповатой, сейчас отчего-то с охотой с ней согласилась.
– Куда уж ждать, - грубо ответила курьерша, не скрывая своей досады, яростно туша сигарету в пепельнице.
– Тридцать семь годков. Старый уже, ждать-то.
– И ничего он не старый, - возразила Лера, рассматривая фото Лассе снова и снова.
Потом, вечерами, она мечтала о том, что серые глаза глубоководного хищника посмотрят на нее и оттают, а сам он окажется не таким уж гадом, каким его с восторгом и придыханием расписала курьерша. Может, тоже устроиться туда, к ним, на фирму курьером? Можно было бы его видеть, хоть издали. И даже познакомиться… Лера была не из робкого десятка, но все равно терялась от мысли о том, что он может о чем-то спросить, что-то приказать сделать.
А потом все случилось как-то внезапно и совсем не так, как она себе представляла. Все было слишком быстро, слишком скомкано, и никаких долгих взглядов, никакого восторга в серых глазах. Крепкое рукопожатие и леденец в подарок - Акула кусанул и ее сердце, Лера думала, что уже умерла и ее душа отлетела на небо, когда он коснулся ее руки.
Ей хотелось плакать и смеяться одновременно; в голове творился сумбур, и она не нашла ничего умнее, как ляпнуть про акулу. Это был ее шанс, выпавший ей единственный случай прикоснуться к кумиру, а в голове - просто вакуум и ультразвук счастливого писка. И поэтому она сказала первое, что пришло в голову.
Акула!
Она выпалила это по-детски, даже не вполне соображая, что и кому говорит, но вот то, как он напрягся и как колюче глянул - увидела и обмерла. Самое время было остановиться, затормозить, извиниться, перевести тему, но ее несло. Ей казалось, что она падает в пропасть, а язык сам мелет какую-то чушь.
«Что я говорю такое, - в ужасе орал ее внутренний голос, когда она поняла, что дразнит взрослого, незнакомого мужчину.
– Это позор какой-то, это!..»
А потом было это.
Потом были несколько секунд оглушающей, сжигающей дотла страстной близости, и вкрадчивые нежные касания - такие, о каких влюбленная курьерша даже и помыслить не могла.
Да и никто в их фирме.
Руки Акулы, ладные, красивые, словно выточенные из слоновой кости, держали ее крепко, но, кажется, не умели причинять боль в принципе. Такие сильные, такие жесткие пальцы, они касались осторожно, вкрадчиво, даже если движения были порывисты и грубы.
Акула напал на нее; Лера на миг ощутила просто кипятковый шок оттого, что он делал и как трогал ее, а потом - точно такой же невероятный кипятковый кайф, потому что от Акулы веяло страстью и желанием настолько, что поняла даже она, неискушенная юная девушка. Он хотел ее; говорил правильные слова о недопустимости ее поведения, о том, что так нельзя, а сам хотел ее. Его движения - это было ничто иное, как отражение его желаний. Я делал бы это с тобой нежно и долго, словно говорило его тело. Неспешно, глубоко, и очень нежно.
Хотел.
И как реагировать на такое оглушительное признание, Лера тоже не знала. Зачем-то всплыли в памяти фото его любовниц, слезы сами брызнули у нее из глаз, потому что она растерялась и почувствовала себя одной из них, использованных и отброшенных прочь.
«Но я так не хочу, не хочу!»
Его поцелуй и поверг ее в шок, и наполнил ее нечеловеческим наслаждением, и напугал до жути одновременно. Она поняла, что не устоит, если это продлится немного дольше, она позволит ему все - изнемогая от удовольствия и острейшего чувства влюбленности, - но силиконовые красотки снова всплыли в памяти, и потому, едва лишь он от нее отстранился, Лера отступила.