Останься возле огня
Шрифт:
– Попробуй! Вкусно!
Кот взял красный кубик, надкусил. Рубиновое желе таяло во рту вместе с сахаром. Глоток чая предавал этому долгий вкус.
– Помнишь, ты спросил, верю ли я в то, что мои рисунки заставят людей не делать оружия?
Кот не помнил.
– Искусство началось, когда закончилась магия, – объявил он и замолчал. Кот хотел его спросить об этой странной фразе, но вспомнил свой вопрос
– Люди стали рисовать удачную охоту, и духи этого мира стали благоволить им. Чем точнее нарисуешь – тем лучше. Потом появились люди, которые могли спеть песню, чтобы кто-то выздоровел. Появились и те, кто танцем мог вызвать дождь или спасти от бури. Да, луки, стрелы, копья и мечи, конечно, нужны, но без искусства всё это бесполезно. И кто-то когда-то создал тьму: стал петь и рисовать Смерть. Смерти не нужно искусство. Смерти нужна лишь Смерть. Моя задача её победить.
Кот выслушал и кивнул.
В своей тёмной комнате Егор вырезал трафареты, которые дал ему на флешке Аладин. Под Masters of Puppets появлялись знаки долларов, рублей, евро и кресты. Аладин не сообщил о месте, где надо будет оставить послания.
Под гитарное соло Кирка Хеммета было особенно приятно собирать чёрный рюкзак. Разумеется, как учил Аладин. Получалось всего много, но всё располагалось очень компактно, собранно. Два баллончика с краской, пять трафаретов, документы, наличные, складной туристический нож, который надо было достать только в исключительном случае, маленькая пластиковая бутылочка с водой, некоторые медицинские принадлежности. Егор спрашивал, точно ли нужны документы, и Аладин уверенно ответил, что обязательно. Показал, как их прятать на самом дне рюкзака. Даже при ощупывании найти их будет непросто: можно перепутать с твёрдой подкладкой.
На спине такой рюкзак требовалось расположить так, чтобы лямки, бережно отрегулированные, держали его ровно на позвоночнике. Даже при беге ноша не била по спине, почти прилипала к позвоночнику. Ещё Аладин научил снимать рюкзак почти что одним движением плеча.
– Будем надеяться, что не пригодится, – пробормотал он, когда увидел, что Егор освоил этот приём.
На сей раз всё происходило не ночью. Можно было сказать, что это было в разгар рабочего дня. «Рено» оставили на платной парковке.
– Для того, чтобы огонь стал спасительным, надо основательно заблудится, – громко и чётко произнёс Аладин.
– Опять? – усмехнулся Егор. – Я уже где-то это слышал!
Аладин никак не отреагировал на слова напарника. Вышел из машины, закрыл дверь, бессловно призывая следовать за собой.
С рюкзаками за спиной походили по торговому центру, даже взяли по бумажному стакану кофе.
– Терпеть не могу кофе! – сказал Аладин.
– Так зачем брать? Можно просто так походить!
– Надо быть как все. Иначе тебя запомнят!
Из торгового центра отправились к ближайшему огромному красивому дому с невероятно большими стёклами. Остановились возле подъезда с красными гранитными колоннами. Аладин посмотрел на часы.
– Чуть-чуть рано, – сообщил он. – Ещё десять минут.
За эти десять минут в подъезд никто не зашёл, и из него никто не вышел.
– Зачем нам эти десять минут? – спросил Егор. Аладин не ответил. Когда пришло время, он подошёл к домофону.
– Видишь следы?
Некоторые кнопки и в самом деле были потёрты.
– Теперь смотри: сверху вниз и слева направо.
Цифры от 1 до 9 располагались в квадрате три на три. Ноль продолжал средний вертикальный ряд, своей потёртостью продолжая 2, 5 и 8. Аладин нажал четыре кнопки придерживаясь именно этого принципа: 1480. Замок щёлкнул, они проникли внутрь.
– Код можно было подсмотреть!
– Нельзя, – спокойно опроверг Аладин. – Жители им не пользуются, только коммунальщики. А у этих чёткие указания. Меня бы накрыли сразу же, как только я попробовал бы поинтересоваться.
Холл был украшен белыми колоннами и статуями обнажённых древнегреческих богов и богинь. Слева располагался пост консьержа с огромным стеклянным окном, но сейчас там было пусто. Молча и быстро, опустив головы вниз, Аладин и Егор прошли к лестнице.
– Семнадцатый этаж, – скомандовал Аладин.
– Какой?! – возмутился Егор.
– Семнадцатый.
– Мой любимый этаж! – обрадовался Егор. – А почему нельзя на лифте?
– Там камеры.
– Капюшоны нас не спасут?
– Их просматривают охранники в живом режиме. Если мы вызовем подозрения, то нас возьмут при выходе.
– А лестница?
– Эти идиоты решили, что по лестнице они будут ходить только в самом крайнем случае, поэтому там камеры не нужны.
– У нас крайний случай, понял!
– Вот-вот!
Лестницы оказались широкими, высокими и очень длинными. Поднимались молча. Егор успел подумать, что Аладин должен быть старше его. Значительно старше, раза в два, но физически Аладин был гораздо лучше готов. На семнадцатом этаже старший райтер не только оказался первым, но и к приходу Егора уже успел разложить трафареты и достать баллончики.
– А здесь… нет камер…
– Есть!
– Так… мы… же…
– Хозяин квартиры отключил их на два дня. Сегодня второй. Через два часа они включатся. У нас есть пятнадцать минут.
– А потом?
– Бегом будем спускаться по лестнице! Давай!
На белый мрамор закапала кровь. Были мелкие капли, почти невесомые, словно пыль. Были крупные капли, которые падали чернильными каплями, со звуком и смыслом, как будто Бог ставил точки в конце предложений. От дверей лифта на кровь ложились деньги: сочно-зелёные доллары с чёрными профилями американских деятелей, бледно-фиолетовые евро, осенние листья российских сторублёвок. Возле дверей лифта их было всего три, через три шага уже пять, перед поворотом налево деньги собрались кучками, потом их стало так много, что исчезли кровавые пятна, а все вместе они приводили к широкой стальной двери, расположенной между крестами могил.
Конец ознакомительного фрагмента.