Остатки страха
Шрифт:
Мне от того даже стало как-то не по себе, жутко, но в те же секунды мной овладела гордость за бабушку. Я гордился ею.
Я знал, что мистер Браун и бабушка были лучшими друзьями детства и юности, после их, однако, разъединили интересы: он перешел на военную службу в секретную базу, а она пошла работать в типографию местной газеты «Брэндон Ньюс». Нет, они не были любовниками, они просто были очень близкими друзьями. Их семьи дружили, и они дружили друг с другом.
Вместе в школу. Вместе домой. Вместе на прогулку. Вместе в цирк. Вместе в кино. Вместе на речку. Вместе по магазинам.
– Все-таки
Мама сжала пальцы бабушки.
– И тебе говорю, уезжай, – продолжала бабушка.
– Но Джеймс…
– Джеймс неплохой мужчина, это правда. Только порой у него крыша едет.
– Он мой муж…
– И что? – Бабушка посмотрела на маму глазами, полными удивления и… превосходства. Да, именно превосходства над нею.
– И я люблю его, – закончила мама.
Я молча смотрел на них, не притрагиваясь к кусочку шоколадного торта, который еще утром того дня бабушка испекла, зная, что я люблю только шоколадные торты.
– Ты его любишь, но его любовь, как мне кажется, гаснет с каждым днем.
Мама в ответ на то промолчала.
– Вы срочно должны переехать в Нербанк. Ты же знаешь, моя сестра на первое время приютит вас.
– Дорогой, – обратилась ко мне мама. Я посмотрел на нее. – Возьми кусок торта и иди в гостиную. И дверь закрой. Нам с бабушкой надо поговорить.
Я с куском торта молча прошел в гостиную и закрыл за собой дверь.
Несомненно, желание услышать, о чем говорят взрослые, взяло надо мной верх, и я, внутренне дрожа от страха быть разоблаченным, приставил ухо к двери. Со стены на меня смотрел деревянный демон. Меня это напугало еще больше.
Бабушка: Почему мой внук не должен знать секретов своей семьи?
Мама: Потому что это разочарует его.
Бабушка: О чем ты?
Мама: Я знаю, что мы должны переехать в Нербанк, и знаю, что без Джеймса нам будет тяжело…
Бабушка: Но я помогу вам.
Мама: Нет, мам, я не собираюсь с ним расставаться, хотя в последнее время он и ведет себя странно…
Бабушка: О чем ты?
Мама: Не знаю. Мне трудно говорить об этом.
Бабушка: Ты уже начала, а главное начать – дальше само пойдет. Просто не останавливайся.
Мама: Он любит меня, но…
Бабушка: … (откашлялась)
Мама: Вчера мы пошли в спальню. Он был очень страстен, но… что-то пошло не так.
Бабушка: … (промычала что-то неразборчивое)
Мама: В общем, у него не получилось. Нет, я не хочу сказать, что это навело меня на мысли о том, что мы должны развестись, просто… он признался мне, что испытывает тягу к…
Бабушка: К кому, дорогая?
Мама: К мальчикам.
Бабушка: О Боже.
Мама: Подожди, подожди. Я сейчас все объясню. Ему кажется, что мужские попы, как бы это сказать, привлекательнее и все такое.
Бабушка: И теперь моя дочь из-за его заскоков останется без секса?
Мама: Нет, мам, не в этом дело. Я люблю его, но я испугалась.
Бабушка: Конечно, испугалась. Только я одного не поняла: ему нравятся попы мальчиков или уже взрослых мужчин?
Мама: …
Бабушка: …
Мама: Мам, ты издеваешься?!
Бабушка: Тихо, тихо, дорогая, нас ведь услышит Дэвид. Я только беспокоюсь о своем внуке.
Мама: О чем ты?
Бабушка: Ну, может, он подразумевал ввиду Дэвида.
Мама: О, мам, нет, не говори так.
Бабушка: Я просто предположила.
Мама: Просто ты не хочешь понять меня.
Бабушка: …
Мама: Я устала – пойду прилягу.
Бабушка: Ты всегда умела сбегать от решения проблем.
Мама: Не сейчас, мам.
Спешным шагом, но так, чтобы не было слышно – хотя пол и скрипел в любом месте, – я направился к дивану, стоявшему напротив деревянного демона. Тот все еще смотрел на меня и… он как будто обвинял меня в убийстве, хотя никакого убийства я не совершал. Его глаза – демон был изготовлен из красного дерева, как я уже писал, – словно пылали адским костром, на котором меня будут жарить после смерти. Во всяком случае, именно такой образ пришел в мое больное сознание в те длинные безумные секунды. Тело демона было темно-коричневым – краска и лак сделали свое дело, из-за чего он казался не столько демоном из ада, сколько демоном из леса. Из хвойного леса, но в то же время и не хвойного, потому как сам был изготовлен из красной древесины.
А еще от него до моего носа доносился запах… хвои. Меня передернуло.
Но не успел я задуматься над этим, как дверь в гостиную со скрипом распахнулась и в комнату, сияя в лучах полуденного солнца, вошла мама. Она натужно улыбалась.
Бабушки за столом уже не было. Ее вообще уже не было в кухне. Наверное, ушла в другое помещение или вовсе вышла в сад.
Мама, поправив платье, села на диван рядом со мной и, запрокинув ноги, положила голову на мои колени. Мое тело обдало холодом. Под голову она подложила чистые красивые руки. Левая была украшена кольцом с рубином, а правая – позолоченным браслетом.
Я сглотнул слюну.
– Разбудишь через полчаса, хорошо? – зевнув, спросила она и устроилась поудобнее. Я кивнул самому себе и поставил тарелку с кусочком торта на стоявшую рядом с диваном тумбочку.
Глазами я искал часы. И нашел. Мне почему-то казалось, что в доме бабушки в каждом помещении висят настенные часы, но как же я был удивлен, когда заметил, что память сыграла против меня злую шутку и что настенных часов, на самом деле, в доме вообще не было. В гостиной стояли часы с будильником, похожие – в спальне бабушки. Больше никаких часов в доме на Роуз-стрит не было.
Моя главная на тот момент беда состояла в том, что мое зрение было, мягко говоря, ужасным. С расстояния в два с половиной метра я не мог различить даже стрелки на часах, не говоря уже о цифрах. На свой страх и риск – хотя чего ужасного в том, что любимая мама поспит чуть подольше, чем решила, – я положился на внутренние часы, которые, кстати, почти всегда давали сбой. И уснул.
Уснул я вовсе не потому, что сам того захотел. В доме бабушки, в каждом помещении, даже в подвале и на чердаке, стоял приятный запах хвои, не ведомым мне образом перетекавший в запах мандаринов. Он опьянял и погружал в сладостные фантазии о приятном вечере за столом в кругу семьи. Все улыбаются и говорят тебе теплые слова, а ты отвечаешь им не менее теплой улыбкой. И всем хорошо. Каждый ест шоколадный торт и пьет (кофе!) чай, а после все вместе выходят на ночную прогулку вдоль оврага, поросшего ольшаником и еще какой-нибудь туфтой…