Шрифт:
Крещенское купание
Страшно! Даже при мысли раздеваться на морозе. Хотя какой мороз – минус 4! Окунаться в ледяную воду уже расхотелось, тем более ночью. Евгения подумывала вернуться домой, но что-то толкало вперед, к проруби. Она понимала, да и священники говорят: не снимаются с окунувшегося грехи, но… хотелось. И верилось: после купания жизнь изменится. Станет светлее, и болезни уйдут.
Все, кто окунался, рассказывают о незабываемых ощущениях: тело становится легким и горит. Но от этого радостно и спокойно.
На Каме в этот раз мало народу, а желающих окунуться и того меньше.
Ледяная вода сжала ступни и голени, будто огромные тиски. Евгения чуть не выскочила назад, но вдруг успокоилась. Что это – божья благодать снизошла?.. Она суетливо перекрестилась, присела с головой, но что-то пошло не так… Евгения пыталась вынырнуть из проруби, но голова с глухим стуком упиралась в лед. Холод ей уже был неважен, она почти перестала его чувствовать. Только желание вынырнуть! Но никак не получалось. Евгении не хватало воздуха. Она открыла рот и хлебнула ледяной воды. Пыталась вытолкнуть ее обратно, но рядом со своим лицом видела только пузыри…
– На бочок, на бочок! – уговаривал ласково муж.
– Почему на бочок? – недоумевала Евгения, пытаясь снова и снова выбраться из проруби. И все время – глухой стук головой о ледяной потолок. Голова скоро расколется. Ноги свело от невыносимой боли и холода.
– Так храпишь ведь! – Алексей сказал уже с нажимом.
Еще одна попытка, и вдруг случилось чудо – ледяная корка над головой треснула, и Евгению вытолкнуло из воды, как в замедленной съемке, приподняло над прорубью…
Проснулась она от собственного мощного храпа. Ногу и, правда, свело. Судорога. И голову больно. Видимо, ударилась о твердую прикроватную стенку. В горле пересохло, душил кашель, нос заложен.
Евгения вскочила на холодный пол, сумасшедше оглядываясь: она, что, не утонула?.. Приснилось, что ли, после разговора с Пашкой? Братец ехидно поинтересовался накануне Крещения: пойдет ли она окунаться в прорубь? Евгения ответила, что болеет, а сама задумалась: а если «клином клином»?..
После умывания и утреннего кофе насморк куда-то делся, кашель исчез. Евгения и впрямь почувствовала себя обновленной, будто купание состоялось не во сне, а наяву.
Странный смайлик
Уголки больших выразительных Машиных губ сильно поднимались вверх, когда она улыбалась, и оттого ее лицо напоминало, как сейчас говорят, веселый и счастливый смайлик. Если смайлик круглый, то лицо у Марии довольно вытянутое. Ей это ужасно не нравилось. Хотелось, как у красавицы старшей сестры Гали, круглое. Она ее обожала и во всем хотела на нее походить.
– Вот скажи мне Галька: «Белое – черное, а черное – белое» – и я поверю, хотя все остальные будут утверждать обратное. И сделаю все, что она скажет. И умру за нее, если она скажет!
До смерти, слава Богу, дело не дошло, но старшая сестричка пользовалась беззаветной любовью младшей.
– Мяу, – жалобно мяукала она, не сводя глаз с кусочка хлеба в голодные военные времена.
И Маша отдавала, хотя сама постоянно хотела есть – ведь котеночком просит ее кумир, ее бог – Галька! Однажды увидела это мама сестер.
– Ах ты, бессовестная! – заругалась она на старшую. – Ведь она умрет с голоду. Смотри: какая прозрачная!
Гале стало жалко сестренку, и она перестала просить у той выданную пайку хлеба.
– Ты боишься Галю? – спросила как-то Валя, одноклассница Маши.
– Неет! Я ее очень люблю!
– Ты делаешь все, что она велит. Я думала: боишься.
– Я ее очень люблю! – с каким-то неистовством повторила Маша.
Мария очень хороша, хотя и отличалась от Гали. Посветлее волосами и значительно тоньше.
Обе среднего роста, с невероятно тонкой талией и редкостно красивыми ногами – крепкими и изящными одновременно.
У обеих сестер были огромные глаза с искорками в уголках и невероятно длинные черные ресницы, загибающиеся кверху, чуть ли не до густых темных бровей. Глаза веселые, распахнутые, ярко-голубые у Маши, и зеленые у Гали. А улыбки их с сильно поднятыми вверх уголками губ напоминали смайлики, счастливые и озорные.
Мария рассказывала про Галю каждый день по несколько раз в день уже лет сорок.
– А все-таки я добрее тебя, – и опять лицо, как вытянутый смайлик. Только какой-то неприятный – не то, чтобы злой, а … безумненький!
Мария прикрыла рукой зубы, хитренько прищурила глаза и потрясла головой.
Евгения не хотела соглашаться с этим, но и спорить тоже не хотела.
– Нуу, – протянула она.
– А что? – Мария опять потрясла своим смайликом. – Почему ты не согласна?
– Зачем о плохом?
– Я что-то плохое тебе сделала? А ну-ка расскажи, приведи пример, – безумные глазки Марии прямо-таки предвкушали ссору. Она поудобнее устроилась на диване после сытного обеда у Евгении.
– А зачем? Ты лучше расскажи, когда к тебе в сад Валентина придет.
– Аа-аа… завтра, – Мария, к счастью, переключилась на заданную тему.
Ссору удалось предотвратить.
«Благодарность»
– А ты вот не можешь ради другого умереть, – с аппетитом обгладывая свиную ароматную гость, заявила Мария. – А я вот могу, и мать твоя могла.
Мария победоносно взглянула, как ей казалось, на поверженную племянницу Евгению.
– Конечно, кто спорит! – та ощетинилась. – Особенно твоя сестрица. Умирала в запоях, напрочь забывая о том, что какие-то дети у нее есть.
– Да, вообще-то… – после некоторой паузы согласилась Мария, вытирая тыльной стороной ладони рот. – А вот я…
– А зачем нужно обязательно ради кого-то умирать?.. Что за кровожадность?! – Евгения пыталась понять логику тети.
Мария, видимо, все же хотела продолжить ссору, но не знала, как.