Осторожно: боги

Кисилева Алла

Вся эта история, рассказанная усыпляющим голосом странного незнакомца, навеяла на меня дремоту, особенно если учесть сытный ужин, кстати, очень неплохой для такой дрянной таверны, запитый изрядным количеством красного вина. Но граф… Я никогда не видел его в таком состоянии: его глаза блестели, и он облизывался как зверь, увидевший вкусную и жирную добычу. Стоящая перед ним еда остыла, он даже не притронулся к ней, правда, кувшин с вином был пуст, но мне смутно припомнилось, что пил я один. Сейчас я понимаю, что одно только это должно было насторожить меня, ведь граф, страстный любитель жизни, считал хорошую трапезу одним из главных ее удовольствий, и ничто не могло помешать ему отдать должное хорошей еде. Но в тот момент, в тягучей расслабленности, мне показалось, что друг мой, к слову сказать, лучший трубадур Юга, просто нашел новую тему для песни. И пока я в приятной дреме лениво размышлял о его странном поведении, граф подозвал рассказчика, налил ему вина и засыпал его многими вопросами, но я их уже не слушал. Я почти сразу забыл обо всем, но, как оказалось, напрасно.

Песня об этих событиях так никогда и не была написана, а мой друг прислал мне письмо, от которого я тогда предпочел отмахнуться. Я ответил ему, что не считаю нужным заниматься детскими сказками и не понимаю,

с каких это пор он стал, подобно доверчивым простакам, слушать то, о чем бормочут бродяги. Да, для пущей уверенности в своей правоте я предпринял некоторые попытки определить истоки этой легенды, но, по непонятной причине, все это вселяло в меня беспокойство и даже страх. Мне подумалось, что если это загадочное племя существовало не только в воображении того сомнительного рассказчика, но и на самом деле, то эти люди явно занимались вещами опасными и непонятными. Похоже, что они слишком много времени и сил тратили на изучение холодных звезд и приписывали им совершенно невероятные свойства. Эти варварские представления, вероятно, и породили ту странную и безыскусную легенду. Кстати сказать, больше поиски мои тогда ни к чему не привели, так что я со спокойной душой ответил отказом моему другу. Наверно, я был слишком резок, и он затаил на меня обиду, но как бы то ни было, я больше не получал от него вестей, а на все мои попытки увидеться с ним, он отвечал вежливым, но твердым отказом. Уже после его смерти я иногда гостил у его сына, наслаждаясь обстановкой, царившей в его доме. Но особенной близости между нами не было. И вот теперь, через десять лет после смерти моего друга, я получил короткое письмо, в котором сын его сообщал, что он нашел подтверждение старой истории, рассказанной торговцем, и собирается проверить свои догадки. И если эти его предположения верны, то он настоятельно просит меня присоединиться к нему.

И все, простое письмо от сына старого друга, которого я хорошо помнил, но с которым меня не связывало почти ничего, кроме моей поистине отеческой любви к его дочери. Меня согревала мысль о том, что это письмо переслала мне именно она. От нее лично была добавлена короткая записка, в которой суховато сообщалось, что ее отец скоропостижно скончался во время своего паломничества в Сантьяго-де-Компостелла. Это письмо было найдено в числе его бумаг, и если я захочу откликнуться на его последнюю просьбу, то должен буду приехать в Бордо, чтобы увидеться с ней. Совсем между прочим она упоминала о каких-то бумагах, которые должна была мне передать. Вот и все, несколько коротких строк и две жизни…

Первым моим побуждением было сунуть бумаги в ящик стола и забыть о ней так же, как я забыл обо всем, что меня связывало с этой пустой историей. Но какой-то странный, незнакомый оттенок присутствовал во всем этом. Что-то беспокоило и настораживало. Вдруг я понял: мой друг сам никогда не занимался поисками, часто он просил заняться этим меня, реже — кого-нибудь другого. Чем так поразила его та давняя история, что он наперекор всем моим возражениям решил действовать самостоятельно, да еще и втянул своего сына в нечто весьма сомнительное и, как показали недавние события, опасное? Что я проглядел и от чего отмахнулся? Я почувствовал, как помимо моей воли беспокойство сменилось сомнением, на смену которому чуть позже пришло раздражение. Последние лучи солнца, окрасили стены комнаты в зловещий багровый цвет, и желтоватый цвет пергамента, лежавшего на столе, также засветился красными бликами. Я встал, и почти сразу в дверь неслышно вошел Пьер, неся на подносе бутылку вина и бокал. Как и все немногочисленные слуги в моем доме, он был глухонемой, но не от рождения, как остальные, а по причине несчастного случая, случившегося с ним в уже зрелом возрасте. Самый смышленый из всех, он был единственным, на кого я, в случае сильной необходимости, мог бы положиться. Быть может, в бестолковости моих слуг и было некоторое неудобство, но, с другой стороны, при моих увлечениях это был единственный способ избежать лишних разговоров и досужих сплетен. Пока я пил вино, наслаждаясь его терпким вкусом, во мне окончательно созрело решение отправиться в Бордо и удовлетворить свое любопытство, которое уже стало меня одолевать. Размышляя над этим, я допил свое вино и написал Алиеноре, что выеду так скоро, как только позволят обстоятельства.

IV

Он вспомнил избитый анекдот о жене, которая так много разговаривала по телефону, что ее муж, желавший узнать, что сегодня на обед, вынужден был побежать в ближайший автомат и позвонить ей.

Р. Брэдбери

Я вздрогнула, резкий звонок телефона вернул меня к реальности.

«Ну вот, как всегда некстати», — мелькнула мысль.

Голова кружилась от восхитительных ощущений. Совершенно очарованная, я была еще вся во власти увиденного и даже чувствовала на губах терпкий привкус превосходного вина, никогда мною не пробованного. А в каком потрясающем месте жил этот… хмм… А кстати, кто? Я ведь даже не знаю его имени, он до сих пор не представился. И кроме его несколько сомнительной профессии, мне о нем все так же ничего не известно. Я воспринимала все происходящее его глазами, чувствуя почти то же, что и он. Но в том-то и дело, что почти. Там ощутимо маячила некоторая граница, за которой скрывалось нечто, о чем знать мне не полагалось. Это напоминало старую рваную книжку, без начала и без обложки, где подразумевается, что все герои уже самое главное о себе рассказали, а более и говорить не о чем. А этот симпатичный парень со своими глухонемыми слугами, чем же еще он там занимался, что ему так уж была необходима настолько строгая секретность? Воображение сразу нарисовало эдакого Жиля де Реца, расчленителя и пожирателя трупов, творившего в подвалах старого замка свои злодеяния. Подвала я, правда, там не видела, а видела только одну комнату и только одного слугу, ничего более, даже вид из окна остался, как говорится, за кадром. Но это не значит, что подвала там нет. Так что если подумать обо всем этом посерьезнее, то мне бы следовало насторожиться. Но в том-то и дело, что мне абсолютно не хотелось настораживаться и не хотелось ни о чем таком думать, не верила я в то, что предо мною этакий средневековый маньяк. Я находилась под впечатлением потрясающих картин, и в данный момент для меня важнее всего была та атмосфера, тот потрясающий воздух давно прошедшего времени, таким чудесным образом оживший передо мной. Нет, не так, это время ожило во мне. Это я находилась там, это я сидела за изысканным столиком, больше подходящим женщине, а не мужчине, это я дотрагивалась до нежной и теплой поверхности пергамента.

И вдруг меня так бесцеремонно вырвали из этого восхитительного состояния. Конечно же, внезапное возвращение было болезненным и раздражающим. А еще мне предстояло вести долгий разговор о вещах настолько малозначительных, что я не могла сдержать своей досады на ни в чем неповинного абонента. Ему-то было невдомек, из каких удивительных странствий он меня выдернул, поэтому пришлось смириться с неизбежным и постараться сдержать раздражение. Очень скоро я нашла в скучном разговоре еще и хорошую сторону, так как могла спокойно размышлять над бесчисленными вопросами, которые меня занимали, совершенно не мешая своими занятиями собеседнику. То есть каждый занимался своим делом, он говорил, а я не слушала, пытаясь подумать. Но, к сожалению, кроме полученного удовольствия, мое путешествие не дало никакой мало-мальски путной информации. Эмоций, конечно, было море, но, кроме них, не было ничего, никакой серьезной ниточки, за которую я смогла бы потянуть. С таким же успехом я могла полностью погрузиться в телефонный разговор, все равно ничего внятного в мой изумленный мозг не приходило. Всей душой я рвалась обратно, в этот чудесный предзакатный час, мечтая вновь оказаться там, среди ярких красок, но слабенький голос разума потихоньку набирал силу, по мере того как я продолжала монотонный разговор, почти в него не вникая. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы призвать себя к бдительности.

Отныне мне придется действовать по принципу «больше информации — больше осторожности». Эйфория отступала, вновь открывая дорогу страху, мне совершенно не хотелось быть пойманной на преступлении, особенно сейчас, когда я только-только испытала вкус этого восхитительного напитка. Надо постараться как можно меньше привлекать к себе внимание Наблюдателей. И еще я подумала, что мне было неизвестно, как карали Наблюдатели за подобный проступок, так как о чем-то подобном я никогда не слышала.

«То ли такое никому никогда не приходило в голову, то ли от них просто не осталось никаких воспоминаний», — эта мысль вызвала мрачную усмешку.

Но лучше пока не зацикливаться на этом и просто предположить, что я первая, кто решился на подобную глупость. Другого выхода у меня все равно нет, отступать вроде бы уже некуда, прошло слишком много времени, чтобы можно было отговориться рассеянностью или еще чем-то в этом духе. К тому же я действительно впервые столкнулась с реальной возможностью переноса предметов. Этот так нежданно свалившийся на мою голову приятель утверждает, что он мог забирать предметы по своему желанию из измерений, которые он посещал. Еще днем раньше, если бы кто-нибудь стал рассказывать мне подобную историю, я бы обозвала его лжецом, но теперь, когда я сама притащила непонятно кого из места, неожиданно оказавшегося вдруг очень опасным, я была готова поверить и в еще более невероятные вещи.

Что же делать, длинный нос был причиной бед Буратино, и всем известно, что кошку сгубило любопытство, но только одна мысль о том, что я позволю этой истории проскользнуть мимо меня, вызывала яростный протест. Я переживала настоящее приключение, у меня было ощущение, что мне преподнесли великолепный подарок, эдакую разноцветную коробочку, перевязанную красивой ленточкой. А когда я приподняла крышку, там оказалась машина времени, позволяющая мне путешествовать. Так неужели нашелся бы тот, кто мог отказаться от этого? Можно сколько угодно твердить о благоразумии, о правилах и осторожности, но я никогда не поверю, что любой на моем месте не поддался бы на это великолепное искушение. Так что, хотя все это не совсем безопасно, я собиралась рискнуть и продолжить свое фантастическое приключение. Тем более в течение некоторого времени я могла чувствовать себя в относительной безопасности. По давней традиции считалось, что после испытания ученик нуждается в отдыхе, и ему был положен один день для полного восстановления. В этот период он был полностью предоставлен самому себе. Что мне делать потом, я пока не решила, но надеялась, что смогу как-нибудь выкрутиться, может быть, к концу этого срока мне уже все будет ясно, и ничего не понадобится предпринимать. Все равно сейчас я знаю слишком мало, только намеки на какое-то неведомое племя с их странной легендой и женское имя Алиенора. Если речь идет о трубадурах и славном юге, то мне в голову приходило только одно имя: если мне не изменяла память, то так звалась мать английского короля Ричарда Львиное Сердце. Но король мне был больше знаком по балладам о Робин Гуде, а что касалось его уважаемой матушки, то мне припомнилось, что именно она мирила своих царственных сыновей, когда они не могли поделить корону. К сожалению, это и все — слишком мало, даже совсем ничего. Так что вместо того чтобы томиться от любопытства, ломая голову над неведомыми загадками, приходилось набраться терпения и надеяться, что этот разговор, казавшийся бесконечным, когда-нибудь закончится и я смогу вернуться к прерванному рассказу, хотя он, пожалуй, больше напоминал мне фильм или компьютерную игру.

V

Не вздор, не вожделенье Меня к возлюбленной влечет, А величавой воли взлет. Пейре Карденаль

Я не видел Алиенору несколько лет, и был просто поражен произошедшей с ней переменой. Девушки Юга созревают раньше их бледных подруг с холодного сурового Севера. Из нескладного, смышленого и непоседливого ребенка она превратилась в женщину невероятной, даже пронзительной красоты. Меня мало чем можно удивить, и я считал, что видел достаточно красавиц, чтобы какая-либо из них смогла произвести на меня такое впечатление. Восхищенный и изумленный, я пристально рассматривал ее, пытаясь разгадать тайну ее поистине магического очарования. Прошло немало времени, когда я, наконец, понял, что дело было не в цвете ее великолепных рыжих волос, светящейся коже и восхитительной фигурке. Самым главным, конечно, была ее внутренняя сила, с трудом сдерживаемая энергия, которая окутывала ее переливающимся, светящимся одеянием. Темные глаза ее излучали мягкий свет, а на губах играла лукавая улыбка. Плутовка явно наслаждалась впечатлением, которое на меня произвела, прекрасно сознавая, как она хороша. Удивительно грациозно, почти не касаясь маленькими ножками великолепных восточных ковров, лежащих на полу, Алиенора стремительно пересекла залу.